Надежда Соловьева. С фотографий увядших глядят

Вот моя самая любимая фотография. На стульях сидят дедушка Дмитрий (в его честь я назвала одного из своих близнецов) и бабушка Соня. Молодые, нарядные: он в кожаной куртке, она — в новых ботах. На коленях у бабушки малышка с яблоком, в руке — моя мама. Недоверчиво смотрят в объектив еще две худенькие, стриженные наголо, босоногие девочки — мои тети. Вера, Надежда, Любовь. Маме здесь два годика, тетям — четыре и шесть. 1936 год. Счастливая семья. Но впереди — война …

Меня всегда поражало, как спокойно и обыденно рассказывает мама о военных годах. Впрочем, они все такие — «дети войны». Дети, лишенные детства. Несколько историй, просто поразительных, цепляют за душу до сих пор. Все в них есть: горе, смех сквозь слезы, героизм и подлость людская…

* * *

1941 год. Смоленщина. Деревня Бель Руднянского района. Начало страшной войны и оккупации. Наша армия с боями отступает. Местное население спасается кто где. Дедушка со старшей дочкой Верой повели прятать в соседнее село кормилицу корову. Семилетняя Люба и девятилетняя Надя убежали в лес. На руках у старшей четырехмесячный двоюродный брат Вася. Чтобы малыш не плакал, Надя зажимает ему рот ладошкой, а Люба идет сзади и уговаривает сестру: «Давай его бросим, из-за него нас услышат и убьют…Он тяжелый! Лучше бы мы мамкину мануфактуру (отрез ситца на платье) несли!»

… А чуть позже эта несознательная Люба ползет под пулями на сельские огороды и приносит бледную, недозрелую морковку. Девочки ее жевали и кормили братика.

* * *

У Васи своя история. Мать умерла в 41-ом, рожая его, оставила сиротами шесть малышей. Детей разобрали родственники. Так мальчик попал в семью своей тети, моей бабушки.

Отца Васи, за связь с партизанами, немцы построили вместе с другими жителями в центре деревни. Два ряда было, и фашисты решали — правый ряд расстреливать, или левый? Была у них такая «забава», когда жизни людей порой зависели от подброшенной вверх монетки… То ли от безнадежности, то ли, наоборот, отчаянно надеясь выжить — Николай побежал… 72 года прошло, а мама до сих пор помнит смех немцев, стрелявших вслед и этот его бег. Свистели пули, шансов выжить не было… Выжил! Добежал все — таки до спасительного леса, а там — к партизанам.

«Его Бог сохранил, чтобы детей смог вырастить» — говорит мама и верит с тех пор в чудо. Верит еще и потому, что и ей с сестрой довелось постоять в таких рядах… Никто не знал, какой стороне повезет, правой или левой. Вот и метались малышки с младенцем на руках из одной «очереди за смертью» в другую …Им повезло.

* * *

Оккупация. Семья моей мамы становится свидетелем того, как советский самолет сбрасывает к партизанам десант, но неудачно — парашютист приземляется на окраине леса. До партизан далеко. Светает, и до следующей ночи ему нужно где-то спрятаться …

Детская память избирательна, поэтому мама не запомнила ни имени, ни звания военного, только хорошо помнит красные лампасы, и в своих рассказах называет его не иначе, как «военный чин» или «генерал». Он просит сохранить важные документы. Планшет с документами закопали под грушей, а его самого спрятали в стоге сена. Родители понимали, что парашютиста будут искать, поэтому, забрав старших дочек, ушли в лес. Дома оставили только малышку Любу, рассудив, что маленький ребенок вызовет меньше подозрений, к тому же она самая смышленая из девочек и правильно ответит на все вопросы, и никого не выдаст.

И мама помнит, как отвечала, сидя на руках у немецкого солдата, что никакого дяди — военного не видела; показывала пальчиком на фотографиях папу и маму, помнит конфету, которую ей дали… А еще помнит, как немцы штыками проверяли тот самый стог сена, и опять, ну не чудо ли, — никого не нашли!

Мама рассказывала, что после войны «генерал» присылал несколько запросов в сельсовет центральной усадьбы, искал спасшую его семью, но в сельсовете отписали, что все погибли. На мой недоуменный вопрос: «Зачем они это сделали?», услышала спокойный мамин ответ: «Завидовали…Он обещал, если выживет, заберет нас в Москву и будет помогать «.

* * *

Как — то, во время оккупации, откуда-то Вера принесла за пазухой крохотную, полуживую свинку. Семья ютилась в бане, а в их доме жили немцы, под полом они хранили бочки с зерном. Туда это несчастное животное и спрятали. Никто, впрочем, не надеялся, что она выживет. Выжила! Питалась зерном в темноте…. Вся голодная деревня собралась смотреть, когда свинью, огромную и слепую немцы тащили стрелять.

* * *

Я с самого раннего детства хорошо рисовала. Мама, далекая от всего этого, смотрела на мои рисунки и с недоумением спрашивала: » В кого ты у нас такая?» — и сама отвечала: «Наверное, в моего двоюродного брата Сережу. Он мог прутиком прямо на земле нарисовать портрет человека. Очень похоже получалось!»

Сережа не дожил до 17 лет… Немцы расстреляли.

* * *

Дедушка до конца оккупации партизанил, а в 43-м ушел на фронт. Был поваром. Вместе со своей полевой кухней дошел до Берлина. После войны она стояла в саду под раскидистой грушей, и когда мы, внуки играли в войну, служила нам то русским, то немецким танком.

Дед рассказывал, как в Берлине за кухней постоянно бежали немецкие ребятишки с мисочками в руках и просили есть. Детей всегда кормили, только один раз, когда дед сварил похлебку из крапивы, командир запретил ему это делать. Никто не должен знать, что Солдаты — Победители так плохо питаются. Смех и грех…

Кроме полевой кухни, военным трофеем был набор серебряных ложек и вилок. Но самое дорогое, что у дедушки осталось с войны — его медали, которые хранились в красивой немецкой коробке. Я помню, как мой сильный и строгий дед плакал и матерился, когда мыши погрызли в этой коробке документы с собственноручной подписью самого(!) Сталина…

Вот такие военные сюжеты вспомнились, благодаря всего лишь одной довоенной фотографии…. Я уверена, что в любой семье есть старый фотоархив, где «с фотографий увядших глядят» самые родные, самые близкие… Рассказывайте о них своим детям и внукам, ведь история каждой человеческой судьбы уникальна.

Нет давно уже дедушки с бабушкой, нет моей любимой тети Нади. Слава Богу, жива моя мама, жив мой свекор, который вот уже более двадцати лет заменяет мне отца. Мне повезло, ведь те, кто похоронил родителей, знают, что вместе с родными уходит и чувство защищенности… Мою же семью хранит и сейчас любовь и забота моих стариков.