Воспоминания. Михаил Петровский

НЕ ПОВТОРЯЕТСЯ ТАКОЕ НИКОГДА
Родная деревня
Моё детство не было сплошной солнечной поляной, но вспомнить есть что, и я это делаю с удовлетворением.
Нашу деревню Лабодино, край берёз, с буйно цветущими садами, старинными русскими вязами, по рассказам старожилов, основали три казака: Алещенко, Белоножко и Петровский, и к концу 50-х началу 60-х годов прошлого века здесь было около 80 дворов, в половине из которых проживали семьи с названными фамилиями.

Петровских Михаилов я насчитал семь. Чтобы было удобно общаться, применяли прозвища: Мишка Лабекин, Мита, Митуля, Питре, Мишка-бекарь и т.д.
Почти в каждой семье — четверо и более детей. Деревня относилась к совхозу «Первомайский». Люди были работящие, даже говорили, что «злей» лабодинцев на работу в совхозе нет. До 60 соток луговой травы в день косой вручную выкашивали отдельные мужики, а женщины до тонны картошки лопатой выкапывали и подбирали в мешки. Мой рекорд — 45 соток косьбы в день.
В деревне иногда возникали споры, драки, но в целом сохранялись уважительные отношения друг к другу. Существовала любовь к лоша¬ям, как к своим, хотя были они совхозными.
У каждого пацана руки тянулись к лошади. Ребята просили родителей проехать верхом и им разрешали. Они важно дергали поводьями, как хозяева, и были безумно рады.
В эти годы в совхозе было много лоршадей, которые выполняли большинство работ на полях и фермах, а мы, дети фронтовиков, учились в школе и с нетерпением ждали, когда нам дадут самостоятельно поработать на лошадях. Мы видели, как старшие ребята лихо скакали на конях, и завидовали им. Смотрели фильм, где В.И.Чапаев впереди на лихом коне с шашкой наголо стреми-тельно летит на белые отряды и побеждает их. Даже порой жалели, что поздно родились, что все войны и великие события закончились и негде совершать подвиги.
Рассказы деда Балабки
В деревне проживал дед Балабка, по ночам он сторожил магазин, который находился рядом с клубом — обычной деревенской хатой с пристройкой из шелёвки.
В клуб до восьмого класса нас не пускали, так как там было и так тесно. Мужики играли в карты в «дурака», забивали «козла» в домино, двигали шашки, молодёжь постарше отбивала «барыню», «русского», кружила вальсы и страдания, звучали веселые залихватские припевки и частушки. Это было незабываемое весёлое время. А мы, пацаны, играли в «жмурки» по партиям, катались на лыжах, санках и коньках. Домой нас загнать было невозможно, да никто и не загонял. Не было даже радио, не говоря о телевизоре.
Когда все расходились, дед Балабка с ружьем оставался в клубе один и ждал нас, потому топлива в клуб никто не завозил, были лютые морозы, быстро становилось холодно. Мы из ближайших дворов старались равномерно реквизировать по два берема торфа или дров, растапливали грубку-голанку, а дед в награду рассказывал нам обо всём на свете.
Он воевал в первую мировую, попал в плен, четыре года работал на немецкого бюргера, затем воевал в Гражданскую, потерял ногу, хорошо знал немецкий язык, был интереснейшим рассказчиком, мог в течение двух часов читать наизусть стихи из классики, а также непечатные произведения, шутки, анекдоты, о житие у бюргера, о своей молодости и подвигах на «любовном» фронте.
Дрова потрескивали в грубке, он живо рассказывал, а мы сидели, не шелохнувшись, и слушали иногда до двух часов ночи.
От его рассказов остались незабываемые впечатления. Однажды он рассказал такую историю.
— Дело было на Кавказе. Подросток, как вы, Азамат, говорит разбойнику Казбичу: «Славная у тебя лошадь. Если бы я был хозяином в доме и имел бы табун в триста кобыл, то отдал я бы половину за твоего скакуна». А когда Казбич рассказал, как за ним гнались казаки, то Карагез, так звали коня, спас ему жизнь, перепрыгнув через глубокую рытвину, оставив преследователей далеко позади.
— Если бы у меня был табун в тысячу кобыл, — сказал Азамат, — то отдал бы за твоего Карагеза.
— Нет, — отрезал Казбич.
Тогда Азамат пообещал, что украдёт для него свою сестру — красавицу Бэлу.
— Неужели не стоит Бэла твоего скакуна?
Вместо ответа Казбич затянул старинную песню:
Золото купит четыре жены,
Конь же лихой не имеет цены:
Он и от вихря в степи не отстанет,
Он не изменит, он не обманет.
В ходу была поговорка: друг предаст, жена изменит, конь — никогда. Азамат, конечно, украл Карагеза. Зов предков, реальная действительность тех лет, усиленная рассказами деда Балабки, придавала нам решимости украсть в табуне хорошего коня, чтобы отвести душу, поскакав наперегонки, что мы делали много раз. Ведь каждый мечтал иметь своего Карагеза.
Это уже потом я узнал, что случай был взят из романа М. Лермонтова «Герой нашего времени».
Кони мои, кони…
После окончания пяти классов на летних каникулах мне дали наряд водить коня на распашке картофеля. Мужик идёт за распашником, а я веду коня по междурядью, чтобы конь не топтал кусты.
Мой первый поход в табун окончился неудачно, кобыла укусила меня за руку, стала на ногу и повернулась задом, готовая лягнуть копытом. Я увернулся. Другая кобыла по кличке Дуня — это худющее большое животное с длинной гривой, застилающей ей глаза, при попытке поймать её летит издали прямо на тебя, готовая сбить и затоптать. Меня она сбросила в яму с водой. Бурый, как его туго не путали, умудрялся сбросить, или порвать путы, и утром бегал как бешеный. Поймать его было почти невозможно. Каждый хотел взять Буяна, или старого лысого, или Яруна. Мне же вначале были занаряжены проблемные кони… Зато повезло в другом. Я работал много в паре со старопочепским зятем Сергеем Будиным. Есть люди, с которыми хочется работать, общаться, с ним ничего не страшно, сам он обучал большинство лошадей и любого то силой, то хитростью, то лаской упорно подчинял своей воле. Он никому не льстил и никого не боялся: ни бригадиров, ни объездчиков, ни волков. В общем, отчаянный — будь здоров. Это был кумир моего детства, он им и остался, так как и сегодня живет и здравствует и не расстаётся с добрым конём, хотя ему под восемьдесят. От него я научился любить лошадей и без проблем мог поймать в табуне любого коня. Учился смелости, порой — бесшабашности, рискованности, дерзости, простоте и доброте. С ним — хоть в разведку, хоть в загранку. Но прошёл год, и в Лабодинской бригаде сменили бригадира. Раньше был свой, Шура Пшик, всё знал, хороший мужик, а теперь дали из соседней деревни Демьяново — по прозвищу Малька, более принципиального. Кличек наших лошадей он не знал, поэтому при раздаче наряда на работу с лошадью говорил: кто какую захватит, на той и будет работать.
Так уж случилось, что когда я прибежал в табун, там осталась гривастая чумная Дуня. Ничего не оставалось, как брать Дуню, но вот вдали среди необъезженного молодняка увидел очень высокого стройного молодого коня цвета липового дерева, а чуть выше копыт — шерсть белая полоской, словно в белых носках. Запыхавшись, прибежал к конюху и спросил, можно ли взять этого коня. Он сказал, что это не конь, а кобыла, Липой зовут, ее обучал и работал селищанский зять Вася Синичников, но он выучился на тракториста и с сегодняшнего дня пересел на трактор, а кобыла свободна и её можно взять.
Мой Карагез
Моей радости не было предела. Поймал кобылу без проблем, неважно, что высокая, бегом с ней добежал до горки, вспрыгнул, чуть тронул поводья — бежит трусцой, еще чуть -чуть — она в галоп, и так до дома. Поработав один день, я понял, что Липу в это лето я никому не отдам.
Возили копны к стогу волоком на веревке с тычком, так она, как ручная. Бывало, подводишь к копне, сама идет вокруг и станет, где надо, без команды. На перерыве всех коней привязывали или треножили, чтоб не сбежали, Липа в этом не нуждалась. Такого коня грех не побаловать, у меня дома для нее постоянно был свежий клевер и овес. Как-то мой родной дядя Петя, в работе он был «огонь», раскричался, что я и его сын Павел медленно возим копны, киданщики, мол, гуляют и он — тоже. Я ему говорю: «Покажите, как быстрее». Решили соревноваться. Соревнуемся втроем: дядя, его сын Павел и я. В результате мы с Павлом подвезли по две копны, а он только одну, вот что значит добрые кони да удаль и хватка молодец¬кая.
Липа была незаменима везде. Перед деревней была высокая гора, и когда везли с отцом большой воз сена, ни один конь без передышки не взбирался на нее, а чтобы телега не катилась вниз, под колеса клали камни. Липе этого не требовалось. На гору она взошла на одном дыхании. Я никогда не давал ей в зубы удила, она и так управлялась легко, как временный автомобиль.
А дальше случилось то, после го я сказал себе, что я не уступлю пу никому ни за какие коврижки. Е ли верхом из Демьянова в нашу ревню, нас человек десять. Вася Чук старше нас, лучший наездник, настоящий джигит, кричит: «По коням!»‘ А у меня кобыла», — кричу я. Хоть конь, хоть кобыла, а команда была. «Где должен быть командир?» . Хором отв чаем: «Впереди на лихом коне». «За мной, в атаку», — командует он. И ринулись за ним наперегонки.
Я был вначале где-то в середине, резко дёрнул поводья и почувствовал, что Липа обходит всех. От pадости заколотилось сердце, npижимаюсь крепче к лошади, отрываюсь от всех метров на тридцать, как мой конь становится на дыбы. Я подумал, что хочет сбросить меня, и прижался к шее, а она в один миг перелетела в прыжке через реку и продолжает скакать так же стремительно. В азарте борьбы я не заметил узкой речки с крутыми берегами, затерявшейся в кустах лозы, а Липа- умница впервые со мной одним прыжком перемахнула преграду.
Я вдруг понял, что на этом берегу за мной никто не скачет, а когда обернулся, увидел пикантное зрелище. Остальные лошади не были приучены прыгать через препятствия и мгновенно останавливались, а седоки по инерции продолжали лететь через головы коней на землю. Вася Чук барахтался в реке. В тот момент я был на седьмом небе от счастья. У меня был свой Карагез — Липа. Судьба благоволила мне.
С тех пор я не расставался с Липой три лета. После окончания лы было жаль прощаться с этим лучшим представителем лошадиного племени, и я дал себе зарок, чтс когда уйду на пенсию, то обязате добуду коня, подобного Липе. Дальше было общение с лошадьми в Cтаро — Красной Слободе, когда там работал в райкоме партии, в ПУ-32 и на Кавказе во время отдыха. Но такого коня, как Липа, так и не встретил.
Воспоминаний сладкий вкус.
Каждый год мои земляки собираются в родной деревне на кладбище в день Радоницы, чтобы помянуть родителей и родственников. И всякий раз я брал на себя организацию встречи, как делал это в юности, чтобы сыграть в футбол, сходить на рыбалку, вспомнить былое и, конечно, промчаться на лошади.
Но проходило время, у многих свои дела, и собиралось немного, а вот в прошлом году приехало 40 моих земляков, от 40 лет и старше. Конечно же, не на лошадях, а на автомобилях. Это была незабываемая встреча с дорогими каждому сердцу воспоминаниями, песнями, плясками под гармошку, частушками, вольной борьбой и приемами самбо. И снова добрым словом вспоминали лошадей.
Редкое счастье — вновь пережить прошлое, вернуться к своей юности. У нас, лабодинцев, это получилось. Говорят, что не повторяется такое никогда, но мы попытались, и что-то вышло, хотя мы уже не те… Думаю, читатель простит меня за слишком подробный рассказ, но я посетил страну березового ситца, страну, ставшую уже такой далекой, под названием «детство». Это удивительная, счастливая и самая лучшая страна в нашей быстротечной, переменчивой жизни. А из нее так не хотелось уходить. Вспоминая это, я и мои земляки становились хоть на чуточку, на миг счастливей и моложе, вдохновлялись на новые дела и свершения.
Нынче снова весна
Когда яркое апрельское солнце буквально в считанные дни слизывало снег с окрестных гор, а в большой лощине ещё немного его лежало, пацаны и подростки первыми весело, с гиканьем бежали туда и были безмерно рады приходу настоящей весны, бежали, чтобы сыграть в лапту, другие игры.
Лощина с трёх сторон была защищена от капризных весенних ветров, там было тихо и уютно, в азарте игры сбрасывали верхнюю одежду и бегали до «потери пульса», а горки оккупировали болельщики и просто любопытные зеваки. Здесь на Пасху возбуждение и азарт были такими, что играли и стар, и млад. Все были безмерно рады активному пробуждению и обновлению всего живого на Земле,. Затем поднимались на Вуловскую горку, где Федя Рывка, местный мужик лет 35, герой всех наших праздников, растравлял самолюбие мужиков и приглашал принять участие в метании яиц с горы в речку Голышовку. Кто не добросил яйцо прямо в реку с двух раз, тот ставил бутылку веселящего напитка. Потом победители опробовали «горячительное» вместе с побежденными. Помериться силами в этом занятии собирались до десяти человек, но победитель был всегда один — сам зачинатель затеи дядя Федя, по прозвищу Рывка. На моей памяти никому не удавалось сделать этого. Лишь года через два после тренировки и инструктажа дяди Феди я забросил яйцо в реку даже метра на три дальше.
После лапты играли в скачка, в городки, в подкидного, в ярки, в пенки, в нож, в колячок, в травку. Играли на деньги: в орла и решку, в бойка, ударяли медяки о стенку, в очко: в 21 и в 41.
Перед Пасхой палили из пугачей, пистолетов с капсюлем. Был даже настоящий пистолет, который изготовил Коля Внук на токарном станке, нарезной. Но мы как-то порешили, что все это слабое оружие, и изготовили самодельную пушку 45 калибра, зарядили в нее три пачки дымного пороха, в полночь перед Пасхой громыхнула наша артиллерия, да так сильно, что слышно было в соседнем селе Демьяново, правда, от пушки ничего после выстрела не осталось, ее разорвало на клочья, и всё разлетелось далеко в разные стороны.
Недостаток многих игр заключал-я в том, что было мало движения, задействовалось мало играющих. Например, городки: один бьет битой фигуры, а все стоят и ждут. Потомногие из этих игр ушли в прошлое. Поколение 50-х годов в футбол в нашей деревне всерьез не играло, а потому зачинателями этой самой популярной, самой зрелищной, динамичной игры стали мы, пацаны 60-х.
СЛАЩЕ НЕ ПРОБОВАЛ
Жижечка
Как заботливый и внимательный сын, воспитанный в семье уважаемых людей, где царили любовь и согласие, в деревню каждый год в отпуск, чтобы навестить своих родителей, приезжал Шура Алещенко, прозванный в детстве Жижечкой. В начале 50-х он окончил 10 классов и сразу решил осуществить свою мечту — уехал в лучший город Земли, жемчужину у моря — Одессу. После учёбы устроился рабочим на завод, женился, у него родилась дочь, которую назвали тогда модным именем Ада.
В начале 60-х годов приехал он с семьей в отпуск зимой в дорогом костюме с иголочки, очень узких брюках, цветной рубашке, лакированных туфлях, с модной прической, с сияющей белозубой улыбкой, ну, настоящий франт-стиляга. Мы тогда не знали, что в стране появились стиляги. В морозы он ходил без головного убора. Среда нас — в тёмных фуфайках, шапках-ушанках да валенках он выглядел прямо-таки экзотично.
Его сверстницы спрашивали: «Шура, а правда ли, что чтобы надеть брюки, ты пятки мылом мылишь?» «Да нет, — улыбаясь, простодушно отвечал он. — Хотите, при вас сниму и одену без всякого мыла!»
Он был высок, строен и красив, общителен, и его личное обаяние и дебрая аура притягивали людей самых разных возрастов. Он мог утешить, порадовать, разыграть, схохмить, воодушевить, вдохновить. Он часто посещал моего отца, и мне выпала судьба быть одним из младших друзей Шуры в течение двадцати лет. Мы много раз ходили за грибами на целый день и не могли нагово-риться вдоволь. Нас снова тянуло друг к другу, и оба дорожили этой дружбой.
Он был лет на пятнадцать старше, и я, как губка, впитывал всё, о чём он рассказывал. Это были интереснейшие путешествия в мир современной эстрады и кино, его суждения о войне, о жизни в городе и деревне и много-много — о футболе. Это от него я узнал о легендарных футболистах того времени: Пеле, Л.Яшине, Б.Чарльтоне, Эйсебио, Тостао, Клодоальдо, лучших футболистах СССР: В.Понедельнике, В.Иванове, А.Шестернёве, Э.Стрельцове, Воронине, А.Банишевском и о многих других.
Восхищал неповторимый блестящий бразильский футболист 50-х годов Гаринча. У него одна нога была несколько короче, но на футбольном поле — он чемпион мира. Ведь футбол — это высокая скорость, великолепная техника и неукротимая воля к победе.
Сам Жижечка был болельщиком- фанатом, о футболе знал всё. Часто говорил нам: «Хватит вам гонять консервную банку, а вместо ворот ставить кирпичи. Разбивайте футбольное поле по размерам, ставьте ворота, а я приаезу вам настоящий фубольный мячи буду одновременно и судьей, и комментатором». Но всё было не так просто. Надо было отвоевать у старших и противников футбола свободу и пространство.
Мой футбольный капитан
Тогда, 25 лет назад, я встретил самого младшего игрока нашей футбольной команды, неукротимого бойца и лучшего защитника, старшего лейтенанта Шаву, который ехал к новому месту службы. Я немного завидовал, что у него еще все впереди, и пожелал достойно защищать наше Отечество. Я был только что назначен директором ПТУ, и у меня было тоже все впереди на просторах Брянщины. Сказал тогда, что все мы чего- то ищем, и все что-то находим.
А ты нашел здесь в Почепе, что искал? — спросил он.
— Видишь, Слава, в чем парадокс. Находишь только тогда, когда не знаешь, что ищешь. А понимаешь, что нашел чаще всего тогда, когда уже потерял, — ответил я.
И чтобы не заморачивать себя вопросами о смысле жизни и бытия, процитировал В.С.Высоцкого:
«Как бы ни было нам хорошо иногда,
Возвращаемся мы по домам,
Где же наша звезда,
Может, здесь, может, там».
Я посоветовал ему почаще навещать родную деревню и как «накаркал». Следующая встреча состоялась только через 25 лет. А тогда мы вспоминали замечательное время футбольных сражений, побед и поражений.
(Далее рассказ ведётся в изложении Шавы, ныне полковника в отставке В.Михайловского.)
Ту зиму мы играли в шпионов. Слышали, что наш легендарный пограничник Никита Карацупа задержал более сотни диверсантов, и мы завидовали и горевали, что бездействуем. Неуловимым шпиком у нас был Сергей — старше нас и здоровее. С ним уходили желающие 3-4 диверсанта, а мы, как пограничники, ловили их. Старшими у нас были Миша Лабекин и Паша Глобусёнок. Вот мы, человек 15, взяли матерого шпиона, ведем его, он злой и говорит, что победы у нас нет, и предлагает сразиться с одним из нас. Кто кого поборет и положит на лопатки, у того и победа.
Сделал боевую стойку и грозно крикнул: «Ну, кто самый смелый, струсили, что ли?!» Не успел он закончить, как в него в прыжке вцепился Миша. Мало кто верил, что он одолеет Сергея. Сергей был на год старше, выше ростом и грузнее. Он его высоко поднимал, крутил, хотел сбросить с рук, но повалить не сумел. Так продолжалось около получаса. Наконец, Сергей обмяк, хватка ослабла, в этот момент Миша сделал молниеносную подсечку, и грузное тело грохнулось на заледеневшую
поверхность. Затем раскладывает его на лопатки и приставляет колено к адамову яблоку на случай сопротивления, но его не последовало, так как боец очень устал. Мы кричали: «Ура! Победа!» Это была первая победа над одним из притеснявших нас и противником футбола, а мы обрели и признали своим вожаком и капитаном футбольной команды Михаила. Но Сергей, в общем, был неплохим парнем.
Оставался самый вредный, самый злой, который не давал проходу пацанам, — это Барыга, лет на пять старше всех. Издали, заметив нас, бывало, догоняет и кричит: «Стойте, жулябия ищет цель». Обыскивал всех, что было в карманах, забирал себе. Если что-то скажешь, щелбанца в лоб и сапогом под задний мост. Затем — «отдай саечку».
И его через пару лет Михаил поставил на место. Когда пацаны играли в бойка на деньги, Барыга подошёл, взял с земли все деньги, положил в карман и собирался уходить, как услышал жесткое : «Положи на место!»
Барыга ударил Михаила сапогом по рёбрам, затем под дых. Тот упал, медленно поднялся, схватил Барыгу за руки, сам упал, подставил правую ногу в его живот и бросил мощно с горы. Барыга прокатился метров десять, Миша подскочил, разложил на лопатки и сказал ему, чтобы дал слово, что никого из пацанов больше не тронет. Не сразу, но такое слово он дал. Михаил приказал положить деньги на место и больше не встречаться на их пути.
Став взрослыми, не раз встречались с Сергеем и опрокинули не один стакан веселящего напитка. Встречи были дороги и желанны, а с Барыгой не было отношений никаких.
Михаил, наш футбольный капитан, был человеком действия, человеком, способным на поступок. Его он совершал, когда отступать, по его мнению, было нельзя. Приведу случай из армейской жизни, который рассказали его сослуживцы.
Группа солдат работала на хоз работах по благоустройству, когда к ним приехал командир роты. Сержант Моторин хватает Михаила за верх гимнастёрки и то ли шутя, то ли всерьез говорит: «Товарищ капитан, что за салаг-слабаков присылают с гражданки?» И тут же подставляет подножку, толкает, и тот падает на песок. Михаил поднимается, медленно отряхивается и потом моментально кричит: «Мотор, глянь». И чисто проводит приём самбо «мельница». Сержант падает на битые кирпичи, кряхтит и не может встать, а Михаил обращается к комроты: «Товарищ капитан, почему таких слабаков ставят командирами?»
Мотор не простил этого и через несколько дней устроил разборку. Дрались целый час, опоздали на обед, но уставший и обмякший сержант снова попался на «мельницу» и был положен на лопатки. Впоследствии стал лучшим другом.
Но вернёмся в те времена, когда была отвоевана свобода, и надо было отвоевать пространство. Где бы ни предлагали разместить поле и ставить ворота, всегда находились критики и недовольные: то гусям уменьшим распас, то играющие и болельщики будут мешать скоту идти домой, назывались и другие причины.
Михаил с Павлом ещё днём организовали вырубку шести олешин в нашем олешнике, который был недалеко от футбольного поля, и, как только стемнело, разметили поле и поставили ворота недалеко от большого круглого каменного колеса (жернов ветряной мельницы, где обычно все собирались), а вечером следующего дня уже играли в футбол. Так оперативно было отвоёвано пространство, и никто на него не покушался. Разделились на две команды. У Михаила играли его брат Иван, Паша Цубрё, Петька Наган, Миша Дие, Вася Водень и другие, у Павла — его брат Вася Колобок, Володян Клец, Коля Рывкин…
К концу сезона достигли такого мастерства, что команда Михаила часто выигрывала со счетом 10:2 или того больше. Играли без учета времени, пока хватало сил. Ведь проигравшие не хотели уходить с таким разгромным счетом и требовали продолжить игру, в противном случае победа будет не засчитана. Голы чаще всего забивал Михаил. Вот он медленно и расслабленно передвигается по полю, ему в дальний левый угол дают длинный пас, он берет его и мгновенно взрывается, бежит, обгоняя всех, и забивает гол. Когда его начинали «пасти» 2-3 защитника, он мгновенно давал удобные пасы Ивану, Паше Цубрё или Петьке. Они, как правило, безошибочно и быстро забивали мяч в ворота.
От желающих играть не было отбоя. Вот стоят пацаны, «разбившие» животы картошкой да фруктами, и просят Михаила принять играть в команду по замене, а за это готовы отдать всё содержимое из-за пазухи (яблоки и груши).Он разрешает поиграть в защите, но с условием, что будут играть активно, по-боевому: отбирать мяч у нападающих или хотя бы мешать им, а не стоять на поле. В случае двух-трёх ошибок этих ребят отправляли на скамью запасных.
Многие хотели играть в командах, но наши капитаны брали только лучших. Играли, как правило, вечером после работы в совхозе и пригона скота.
Однажды в разгар футбольной баталии, когда игра достигла высочайшего накала, со стороны ближайших дворов раздался крик: «Леня, Коля, Петя, идите домой!» Это звала своих детей тетя Маня. Играющие были так увлечены, что не слышали этого, ей кто-то из болельщиков ответил: «Сейчас придем». Но никто шёл. Тогда она повторила свое требование на более высокой ноте. Опятьей ответили, что уже идут, опять никто не шёл. Тогда тетушка прибежала с топором и закрича что срубит ворота… Когда ей оста лось несколько метров до них и уже намеревалась взмахнуть топором, Михаил прислонился к штанге и сказал: «Не тронь, вот когда поставишь, тогда срубай, а это ставили мы и никому срубать не г волим!»
Помню, нам стало известно, после 12 ночи по радио будут пе давать комментарий чемпионата ра по футболу с участием сбор| СССР. Но кто разрешит ночью слушать радио, когда родителям надоотдыхать, ведь завтра — на работу
Лёха Дедков провёл радио чердак, и мы, человек десять, нoчью по лестнице через дверцу во фр тоне залезли туда и, не шелохнувшись, слушали этот комментарий. Помню, как обрадовались, когда наш футболист Банишевский в nepвые минуты забил гол. Но наши проиграли, не смогли успешно реализовать пенальти. Мы переживали, а Михаил предложил сейчас же взять мяч, и пока каждый из нас не забьет пять голов подряд с одиннадцати метров, не уходить с поля. Некоторые зароптали, зачем ночью, ведь можно сделать это завтра.
— Кто не хочет, пусть уходит, — сказал капитан, — а мы идём на футбольное поле, да и луна светит, в идно, как днем.
Никто не ушёл, пока не был достигнут результат. Я тогда спросил Михаила: «Зачем ночью играть?» На что тот резко ответил: «Я по-другому не могу, это сильнее меня».
Наше мастерство росло, и студент Саратовского юридического ститута М.А.Петровский из села Демьяново предложил сыграть товарищеский матч на нашем поле с земляками. Мы приняли их и выиграли с крупным счётом, готовилис ответному матчу в с. Демьяново, и тут случилось…
Национальное бедствие
Если сборная Бразилии проиг вает первенство мира по футбол стране объявляют националь бедствие с вытекающими отсюда следствиями, принимают чрезвычаййные и долгосрочные меры по коренной перестройке всей работы по развитию и поднятию футбола на та высоту, чтобы обеспечить безумную победу в следующем чемпис те. Мы так привыкли к победам, что недооценили противника, и в Демьяново первый тайм проиграли со счетом 0:3. Михаил взял всю игру на себя, счет стал 2:3, но мы проиграли… Было объявлено «национальное бедствие» местного значения.
Тренировки стали более интенсивными, отбирали лучших из лучших, никаких гостей-москвичей решили в команду больше не брать. Матч с командой д. Милашово выиграли убедительно, а потом взяли реванш и у демьяновцев.
Футбольная команда нашей де ревни играла более 20 лет, многи сейчас продолжают играть в футбол уже в других коллективах. И когда я, написав это, вдруг встретил своег футбольного капитана, ныне уважае мого человека и спросил: «Миша, каков вкус тех побед, которые мы одерживали в далекой юности?», — oн кратко ответил: «Слаще не пробовал».
Мне нечего было добавить, пота му что я испытывал те же ощущения
Немного опомнившись от нахлынувших чувств, я задал еще один вопрос: «А забит ли последний гол?» Он улыбнулся, его глаза засветились лу кавым огоньком, и ответ был ясен без слов…
Футбол тогда действительно был для нас самым желанным, самым важным знятием. Даже учеба в школе, работа в совхозе, помощь родителям — рассматривались как обязаловка… В команде выросли настоящие бойцы, закалившие свой характер. Но мы подрастали, и у нас появились новые, неведомые до этого, заботы, желания и чувства.
Пора цветения — время любви и надежд
Я благодарен Шаве за его рассказ и продолжу о том, что еще завладело умами нашей футбольной братии.
Весну я люблю во время цветения садов и лугов. Особенно тогда, когда это буйство и разноцветие красок достигает наивысшего предела, когда певчие птицы так оттачивают свои мелодии, что ласкают душу и сердце; наступает такая теплынь, когда комары «кашу» толкут, а душу манит сиреневая даль. В эту пору люди даже самого почтенного возраста выходят на улицу, садятся на лавки, на завалинки и калякают до поздней ночи.

Нашей подросшей футбольной братии хотелось романтики и любви, новых встреч. Время созерцательной влюбленности переходило в касательную плоскость.
Когда гулянья в деревне наскучили, мы ринулись на чужую территорию. Сплочённые работой и футболом, ничего не боялись, наш разум бередил дух какой-то непокорной и озорной отваги, и мы обошли все окрестные деревни и сёла. Особенно весело проходили гулянья в с. Подбелово, где играл на гармошке лучший в округе гармонист Колесник. Вот начинается веселье: пляски, частушки, припевки сначала на общие темы, а потом остаются двое, и парень, чтобы раззадорить девушку, припевает: «Не хвались, что ты красива, Что у мамы одна дочь…».
Она в долгу не остаётся и моментально отвечает: «Тракториста любить, А какой же интерес…»?
Далее гулянка достигает своего накала, всем весело, и мы, чужаки, присматриваемся к девчатам и начинаем их приглашать на танцы. Кто-то из нас останется провожать девушек, ведь они с интересом знакомятся с чужими.
Затем счастливчики ещё не раз будут ходить туда, будут заветные места встреч у большого вяза или кривой берёзы, будут первые поцелуи и объятия, объяснения в дружбе и любви. А потом девушка, усомнившись, спросит: «А ты можешь меня любить вечно?» Он скажет: «Я буду любить тебя всегда». Но не понимает, что она хочет услышать: «Да, да, любимая, я тебя буду любить вечно», — и осыплет её поцелуями.
Все остальные, кому не досталось девушки, уходили домой. Дорога бывала длинная, и мы мечтали о дальних странах, о вечной дружбе и любви. В школе нам говорили: «У вас весь мир под ногами, берите его». И мы верили, что возьмём. В это время наши помыслы были кристально чисты, а порывы — чудесны.
Вот и закончилось удивительное и увлекательное путешествие по просторам юности и детства. Повторное переживание счастливых мгновений — это настолько сильное ощущение, что захватывает самые потаённые уголки души, греет её так, что возникает сумасшедшее желание купить билет в страну под названием «Детство» и хоть немножко там погостить.
Увлекшись на мгновение, я потерял ощущение, где я: в настоящем или прошлом? Опомнившись, вдруг вспомнил письмо моего друга П.Петроченко, адресованное мне в войсковую часть, когда служил в армии. На обратной строне нашей с ним фотографии на гражданке он написал: «Нельзя жить не любя, не увлекаясь и не преклоняясь. Вспоминай, Миша, всех на и нашу деревню».
Это так органично и естественно для меня было тогда и сейчас.