К 75-ой годовщине освобождения Брянщины от немецко-фашистских захватчиков. «За линией фронта»

27 июля 2018, 11:48 | Общество 17

17 сентября исполняется 75 лет, когда войска Красной Армии при поддержке бригад и отрядов народных мстителей очистили областной центр, города и села Брянщины от фашистской нечисти. В День освобождения на улицы выйдет население области, чтобы отметить ...

17 сентября исполняется 75 лет, когда войска Красной Армии при поддержке бригад и отрядов народных мстителей очистили областной центр, города и села Брянщины от фашистской нечисти. В День освобождения на улицы выйдет население области, чтобы отметить эту светлую дату. Время не властно над памятью. Почти в каждой Брянской семье были те, кто принимал участие в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. К кого-то воевали дед и отец, у кого-то бабушка или мать. Тысячи брянцев не вернулись домой, остались на полях сражений.

Два года гитлеровской оккупации  страшным молотком прошлись по нашей Брянщине. Были стерты с лица земли сотни промышленных предприятий, в руины превращены жилые дома. Десятки тысяч молодых людей были угнаны в рабство в Германию. Однако врагу не удалось остановить могучую народную волну сопротивления.

В лесных массивах Брянщины сотни партизанских групп, отрядов, бригад и соединений базировались и оснащались, боролись и громили хорошо вооруженного противника.

Трудно переоценить роль литературы, в том числе мемуарной, где авторами являются непосредственные участники событий, в деле увековечия памяти, сохранения драгоценного духовного опыта грядущих поколений. За последнюю четверть века на Брянщине, в Калужской и Смоленнской областях, с которыми граничит Рогнединский район, вышло не мало книг, посвященных героическому и, вместе с тем, трагическому прошлому.

К сожалению, много из того, что издано, что издано, давно стало библилграфической редкостью.

Достойное место среди мемуарной литературы занимает военно-патриотическая повесть бывшего командира партизанского отряда П.И.Боровичева « За линией фронта». Отряд был сформирован из жителей Екимовичского и Рогнединского районов. Более тысячи километров прошагал он вначале в составе Рогнединской, а затем Клетнянской партизанских бригад по фашистскому тылу, провел около сотни больших и малых боев, участвовал в различных операциях операциях, которые по-своему интересны и поучительны.

Главная черта повести – исповедальная правдивость. «О горьких и трагических днях войны нужно писать правду. Иначе не стоит бриться за перо. Та трагедия, что пережил наш народ, не позволяет кривить душой, замалчивать то трудное и тяжелое, что выпало нам сполна на дорогах той мировой войны. Хочется надеяться – последней для человечества… — написал Петр Иванович в предисловии книги.

Для рогнединцев ратные дела отряда «За Родину» по сей день остаются «неизвестной войной.  Накануне славной годовщины Освобождения мы решили ликвидировать этот пробел и предлагаем читателям газеты познакомиться с отдельными главами книги.

В.Коваленко

Хозяин Тризновского леса

Тризновский лес был мне знаком — ребятами мы исходили и излазили его, кажется, весь. Но как не похож он был теперь на тот мирный лес моего детства.

Приближаясь к окраине леса, я заметил огромное немецкое кладбище, расположенное на невысоком пригорке. На сотни метров в обе стороны виднелись выстроенные прямыми рядами березовые кресты с одетыми на них железными касками.

  • Здорово потрепали здесь гитлеровцев, — невольно подумал я. Видимо, не обошлось дело без участия партизан.

Потом встретил другое такое же кладбище, третье, четвертое… И эти зрелища радовали меня, вселяли надежду на нашу победу, которую уже не считал легкой.

Когда вошел в знакомые лесные массивы, меня охватила тоска и тревога. Многие деревья были изранены пулями, иссечены осколками бомб и снарядов. Они как бы плакали, извергая из ран смолистые слезы. Как-то тревожно шуршали под ногами опавшие листья берез и осин. И чем больше углублялся я в лес, тем мрачнее становились картины: удавленными мертвецами висели на проводах кем-то взорванные телефонные столбы, зелеными змеями тянулись по просекам и тропам оборванные кабели связи. С корнями вывернуты столетние деревья. Везде воронки от бомб и снарядов. Даже речушка Габья медленно, как бы нехотя, катила свои родниковые воды по избитому бомбами руслу. А временами я попадал в полосы такого зловонья, от разложившихся конских и человеческих трупов, что нечем было дышать.

Не узнал я и любимого «пятачка». В этом месте Габья, делая крутой поворот, как бы обнимала белоствольную красавицу рощу, к окраине которой сиротливо приютилась контора лесничества. Теперь «пятачок» пересекали траншеи глубиной в человеческий рост, блиндажи, дзоты и пулеметные гнезда. Многие березы поломаны. Везде следы гусениц вражеских танков. На месте конторы лесничества — пепелище. Сожжены сараи и баня, другие строения. Погреб, где когда-то хранились березовый сок и бочки отменных грибов, был взорван. Единственное живое существо, встретившееся мне — полуодичавшая кошка, да и та шарахнулась в сторону, вскочила на дерево и оттуда подала свой жалобный голос.

Следов пребывания партизан не было. Оставалось решить — куда идти дальше?

Все, что увидел я в лесу и у бывшей конторы лесничества, наводило на мысль, что партизаны здесь были и неплохо сражались против фашистских захватчиков. Не могли же немцы сами разрушить свои линии связи? Зачем им нужно было строить в лесу инженерные сооружения? Да и постройки лесничества оккупанты сожгли, видимо, потому, чтобы лишить партизан временного прибежища. Но где партизаны? Неужели погибли до единого человека?

Задавая себе вопрос за вопросом, я отклонился несколько в сторону и заметил взорванный автомобиль, у которого лежали еще не почерневшие трупы немецких солдат. Меня охватило чувство тревоги. Казалось вот-вот появятся гитлеровцы и схватят живым или уничтожат. И я направился в массив заповедного леса, не видавшего топора лесоруба. Именно там я решил искать партизан.

Неласково встретили меня поросшие мхом могучие ели. Как только перешел небольшой ручеек, так осенний день сменился на сумерки. Только воздух здесь как и в мирное время был чистым, живительным, клонившим ко сну. И в этом хвойном настое я почуял едва уловимый запах дыма костра. Начал присматриваться, медленно продвигаясь вперед, чтобы определить откуда дымок, и вскоре услышал:

— Стой! Руки вверх! Бросай оружие!

Не успев еще толком сообразить, я метнулся за дерево. И только там взвел курок своего пистолета.

Приготовившись к отражению возможного нападения, я заметил человека, лежавшего за большой вывернутой корягой спокойно наводившего на меня двуствольное охотничье ружье. Вскоре сипловатый бас вновь повторился: «Бросай оружие, тебе говорят!» Теперь этот сипловатый голос показался мне знакомым. Я вспомнил лесника Быкова, с которым мы передавали колхозам сенокосные угодья во время моей работы в земельном отделе райисполкома. Сунув в карман свой «ТТ», я позвал старика по имени-отчеству. Лесник тоже узнал меня и назвал по фамилии.

…Минут пять сидели мы молча на поваленном дереве. Федор Дмитриевич курил и мне был приятен кисловатый запах его самосада. Вздохнув, лесник посмотрел на меня испытующим взглядом, а потом тихо, как бы про себя, сказал:

— Теперь нас стало в два раза больше… Потом, дважды затянувшись дымом табака-самосада, добавил:

— Ладно!.. Пошли к костру. Сюда никто не придет — лишь дочь моя, Татьяна, знает сюда дорогу.

Усевшись у догоравшего костра, «Федор Дмитриевич взял суковатую палку, выкатил из углей несколько почерневших картофелин, осторожно снял обгорелую кожицу и протянул их мне:

— Бери, пробуй! Другого угощения пока не имеем. Небось с утра ничего не ел.

День был уже на исходе. Гуще становились осенние сумерки, и только теперь я понял, что со вчерашнего утра ничего не ел. Видимо, не случайно печеный картофель показался таким вкусным, как будто я в своей жизни не ел ничего лучшего.

Закурили… Когда услышали отдаленный гудок паровоза, лесник встал, снял свою лисью шапку-ушанку, прислушался и сказал:

— Пыхтит, чертяка. Видать, сильно нагружен. Везет к фронту технику. А, что стоит нам пустить его под откос? Вот был бы немцам трам-тарарам… Ни одна дивизия не сделает столько, сколько могут сделать два партизана. Как сам считаешь?..

— Да какие же мы партизаны, Федор Дмитриевич. Нет у нас ни отряда, ни вооружения, кроме твоего ружья и моего пистолета? — возразил я.

— Нет, дорогой мой Иванович, ты не прав. Все у нас будет. И отряд, и пулеметы, а если надо и пушки. Помогут нам люди. Важно только начать.

Этой же ночью Быков рассказал мне о судьбе первого партизанского отряда, зародившегося у конторы лесничества и так недолго действовавшего в Тризновском лесу.

На территории бывшего Екимовичского района, расположенного на юге Смоленщины, сейчас это часть Рославльского района, много обширных лесов и лесничеств: Присмарский, Екимовичский, Кохановский лес и другие. Но Тризновский лес больше всех привлекал внимание будущих партизан. Он занимал территорию около 150 квадратных километров. С западной его части просматривались окрестности города Рославля, а с церковной колокольни, в деревне Луги, была видна и центральная часть этого города, узлы железных и шоссейных дорог, паровозное и вагонное депо, завод растительных масел, шпагатная фабрика и другие предприятия.

Южная окраина леса вплотную примыкала к железной Дороге Рославль — Сухиничи, со всех сторон охватывала станции Азобичи, Аселье и Щепоть и лишь у калужской Деревни Кутузовки уступала хлебопашцам свои владения.

Северная часть, которая не представляла единого массива — мелкие заросли перемешались с большими участками старого

леса, подходила к Варшавскому шоссе, по которому шло интенсивное движение вражеских войск в сторону Москвы.

А близ восточной окраины находился хороший гравийный большак, соединявший Варшавское шоссе с железнодорожной станцией Гобики.

Таким образом, лес располагался в треугольнике важных путей сообщения, позволявших противнику перемещать войска и боевую технику не только с запада на восток, но и вдоль линии фронта.

В создании отряда активное участие принимали многие организации Екимовичского района Смоленщины. Райкомы партии и комсомола подобрали надежных людей. Райвоенкомат и отделение милиции позаботились о вооружении будущих партизан. Райпотребсоюз обеспечил его продовольствием, запасом одежды и обуви. Масло-сырзавод выделил несколько центнеров масла и сыра. Аптека и районная больница снабдили медикаментами и перевязочными средствами. В экипировке отряда приняла участие и такая торговая точка, как магазин «Охотник», где работал всего лишь один человек. Он передал будущим партизанам ружейное масло, капсюли, порох и дробь. Созданием базы занимался председатель Коновалов А.Т. Ночами он привозил в Тризновский лес необходимое для отряда имущество и вместе с Федором Дмитриевичем создавал потайные подземные склады, которые расположили в десяти-пятнадцати километрах один от другого. А главный склад поместили возле конторы лесничества.

Работа по созданию партизанского отряда, проведенная заблаговременно, позволила местным активистам начать вооруженную борьбу с оккупантами на второй день после их появления на территории района. Девятнадцать человек вступили в неравную вооруженную схватку с врагом. На помощь горстке бойцов-партизан пришло армейское командование. Из истребительного батальона были направлены в отряд 12 студентов Белорусской сельскохозяйственной академии во главе с их преподавателем Н.В. Барановским.

Объединенный отряд избрал новое командование: командиром выбрали Н.В.Барановского, обязанности комиссара партизаны возложили на директора местной Дурмановской школы Андрея Ефимовича Захарова, инвалида детства, с большим горбом за плечами. Быков стал проводником и завхозом, отвечающим за материальное обеспечение партизан, рачительное расходование запасов. Он был и внештатным советчиком командира и комиссара отряда.

Первую совместную операцию отряд провел на Варшавском шоссе. Взорвав мост у деревни Надворная, партизаны отошли в сторону Старых Коровников и устроили засаду на небольшую группу фашистских захватчиков. Исход боя оказался удачным. Внезапным ударом партизаны перебили гитлеровцев, не потеряв своих ни одного человека. Это воодушевило людей, укрепило авторитет командира и комиссара.

Через день партизаны переместились на противоположную окраину леса и устроили засаду на гитлеровцев близ деревни Петровское. В этом бою были уничтожены около тридцати фашистских захватчиков. Бой послужил своеобразным сигналом для притока нового пополнения в партизанский отряд. В Тризновский лес пришли воины окруженцы, железнодорожники Рославля, местные жители. Численность отряда удвоилась за несколько дней.

Отряд под командованием Барановского провел в окрестностях леса много боевых операций. Но особенно Удачным был бой у «Бочкарки». Заминировав дорогу, ведущую из деревни Волковка на станцию Аселье, партизаны устроили там засаду. Одновременно со взрывом немецкой автомобильной колонны партизаны открыли огонь из стрелкового оружия. Многие оккупанты были убиты, а уцелевшие разбежались в разные стороны и подняли панику среди работников штаба какой-то воинской части. Штабники, бросив все, начали удирать, оставив партизанам важные документы, рабочие карты с нанесенной на них обстановкой, различной информацией о своих и советских войсках, радиостанцию, несколько мотоциклов, два исправных автомобиля и другие трофеи. Все это отряд переправил окружным путем за линию фронта через территорию Рогнединского района Брянщины и у реки Снопоть передал воинской части.

Армейское командование высоко оценило операцию партизан у старого лесопильного завода «Бочкарки». Многие партизаны получили боевые ордена и медали. Командир отряда Николай Васильевич Барановский был удостоен ордена Красного Знамени. Армейцы поддержали партизан и материально: радиостанцию, захваченную у противника, заменили на более легкую, портативную, обеспечили партизан кодами, шифрами, переговорными таблицами; выделили продукты, автоматическое вооружение, боеприпасы, свежие газеты и другое, крайне необходимое для пребывания в фашистском тылу.

Информацию о бое у «Бочкарки», записанную по словам Ф.Д. Быкова, много позже подтвердил и сам Николай Васильевич, работавший после войны проректором Могилевского педагогического института. Он же назвал многих местных людей, которые помогали отряду в трудное время.

В сентябре 1941 года над отрядом Барановского нависла угроза смертельной опасности. Готовясь прорвать на Десне советскую оборону, гитлеровцы стянули в Тризновский лес резервы 4-й немецкой армии. Они сосредоточили в лесу танки 34 и артиллерию, пехотные и инженерные части, создали склады горючего и боеприпасов. В конторе лесничества и в березовой роще, где находилась главная партизанская база, разместился штаб какого-то крупного немецкого войскового соединения. Лесную тишину пробудил стук походной немецкой электростанции, обеспечивающей работу штаба в ночное время. В разных направлениях протянулись телефонные столбы и наземные линии связи.

Немцы не хотели терпеть партизан рядом со своим штабом. Прочесывание всего лесного массива стало обычным занятием гитлеровцев. Но врагу не удавалось нанести партизанам ощутимый удар. Быков неоднократно выводил отряд труднопроходимыми лесными и болотными тропами из-под ударов карателей. Но лишившись своих складов, отряд вынужден был ограничить свою деятельность, жить за счет помощи местных жителей, которые передавали партизанам хлеб, молоко, мясо, вареный картофель, другие продукты питания.

Приносил партизанам продукты и житель деревни Афанасовки, которого все именовали «Куркотом». Этот самый «Куркот» выдал немцам тех, кто помогал партизанам. За связь с партизанами фашисты расстреляли Илью Никитовича Лаврушина, Алексея            Егоровича Боровичева,

железнодорожника Уткина и других. Позже «Куркот» привел большую группу захватчиков в расположение партизанского лагеря. Многие партизаны погибли в неравном бою. Отдельные были схвачены живыми и повешены гитлеровцами. Оставшаяся часть отряда сумела вырваться и ушла в другой район.

Местом казни схваченных партизан фашисты избрали Старый Пустосел. Построив в центре деревни виселицу, немцы согнали к ней всех жителей, не исключая и ребятишек, чтобы устрашить их жестокой расправой над народными мстителями.

— Достойно умирали ребята!.. — дрожащим голосом продолжал свой рассказ Федор Дмитриевич. — К виселице подходили, высоко подняв голову. Но особую выдержку и хладнокровие проявил юный комсомолец Семен Поляков из деревни Ивановское Екимовичского района. Предатель «Куркот», видимо, по ошибке, а может, чтобы поднять себе цену повыше, назвал Сеню секретарем Екимовичского райкома комсомола вместо старшего брата — Василия, ушедшего на фронт добровольцем. Юноша не стал опровергать допущенную неточность, «признал» себя вожаком молодежи всего района. Показал всем собравшимся, что комсомольцы не будут просить пощады у захватчиков. Когда же оккупанты накинули петлю на шею Семена, он успел крикнуть:

— Победа будет за нами! Русский народ — непобедим!.. Предсмертные слова Сени Полякова крепко запали в души людей, разлетелись по району. Осталась вера, что в Тризновском лесу возникнет новый партизанский отряд. Так оно и случилось.

Через несколько дней после казни в деревне Пустосел «Куркот» выследил комиссара отряда Захарова А.Е. и выдал его гитлеровцам.

Объявив о поимке партизанского комиссара, немцы несколько дней возили по деревням Андрея Ефимовича, показывали населению и сами убеждались, что их не обманул пропойца «Куркот».

Им просто не верилось, что человек с большим горбом за плечами мог стать солдатом отечества.

На казнь Захарова гитлеровцы силой согнали жителей нескольких окрестных деревень и повесили партизанского комиссара в деревне Афанасовке под окном родительского дома. Две недели качалось на ветру тело директора школы. Снять его и похоронить не давал односельчанам тот же «Куркот», дежуривший у дома Захаровых с бельгийской винтовкой, полученной в награду от своих повелителей — 36 немцев. Но односельчане хорошо знали слабые стороны вора и предателя. Напоив его до потери сознания, они выкрали тело Захарова, уложили в заранее сделанный гроб, отвезли на кладбище соседней деревни и тайно захоронили с возможными почестями. А вскоре на кладбище деревни Фроловка рядом с сыном были похоронены отец и мать Андрея Ефимовича. Старики не перенесли публичной казни своего младшего сына. Так и опустел приветливый захаровский дом, где люди когда-то делились с учителем своими радостями и печалями, получали от него добрые советы и наставления.

Не ушел от справедливого возмездия и предатель «Куркот». Нашли его тело в овраге возле деревни Буда. Истлевшее тело опознали по одежде и бельгийской винтовке, валявшейся рядом. Там же лежала чья-то ржавая коса со следами запекшейся крови. Прикопав «Куркота» на месте происшествия, люди вздохнули свободнее: не стало доносчика. Исчезновение своего приспешника гитлеровцы даже не заметили или посчитали, что не к лицу им иметь дело с такими «Куркотами».

Остатки отряда, покинув Тризновский лес, пытались пробраться за линию фронта, но эти попытки не увенчались успехом. В Кохановских лесах, на территории Семлевского района Смоленщины, партизаны разделились на две части. Одна группа присоединилась к действовавшему в этом районе партизанскому отряду. Другая, во главе с Барановским, пробралась в леса Белоруссии, влилась в состав крупного партизанского формирования, где и боролась с врагом.

Только Федор Дмитриевич Быков остался верен Тризновскому лесу.

— Здесь мой пост! Здесь я принесу Родине большую пользу! — заявил он своим уходившим товарищам. — Фашисты здесь гости незваные, а я хозяин! Еще никому не передал своих полномочий, — заключил старый лесник, пожимая руку каждому партизану.

Сейчас трудно сказать какими доводами руководствовался старый коммунист, оставаясь в лесу один. Но о новом отряде заговорил через час после нашей встречи. Детально рассказывал о допущенных ошибках. Убеждал меня, что второй фронт нужно создавать здесь, в фашистском тылу, и он должен быть партизанским.

…Разместившись в маленьком шалаше, тщательно замаскированном под копну лесного низинного сена, мы вели разговор о создании партизанского отряда. Федор Дмитриевич назвал мне людей, которые по его убеждению могли бы добровольно взять в руки оружие и сражаться против фашистских захватчиков. На мой вопрос, где взять это оружие, боеприпасы и как обеспечить людей продовольствием, Быков сообщил о наличии двух тайных складов, которые не были использованы первым партизанским отрядом. Назвал примерные районы их нахождения: один в лесу южнее деревни Новые Коровники, другой — в кустах в двух километрах от деревни Знамя.

Я понимал, что найти склады по таким приметам довольно трудно, но иного выхода не было. К тому же землю сковали морозы и вот-вот должен был выпасть снег, и тогда поиск подземных хранилищ исключался вовсе.

Так мы рассуждали, прикидывая с чего начинать формирование отряда…

Решили разведать ближайший склад, находившийся километрах в семи от нас, но обнаружили, что в деревне Знамя расположился большой вражеский гарнизон, который контролировал не только ближайшие населенные пункты, а и восточную окраину Тризновского леса. Это обстоятельство затрудняло поиск, и мы пришли к заключению — пробираться к Новым Коровникам.

Перебрав в памяти всех стариков и подростков, не подлежащих призыву в Красную Армию, остановились на двух стариках, братьях Гришекиных, работавших лесниками, согласились, что Иван или Алексей мог быть хранителем 38 склада. «Лешими» называли их местные жители за строгость и неподкупность, но, зная о честности стариков, относились к «лешим» с большим уважением.

Оставив свое небольшое прибежище, где можно было только сидеть или отдыхать лежа на осоковом сене, мы отправились на рассвете к Новым Коровникам. Шли медленно, осторожно, избегая перекрестков дорог и просек, чтобы не встретиться там с. немцами или полицейскими. Десять километров прямого пути одолели только под вечер. На темпах нашего перехода сказались не только большие зигзаги, которые мы делали для своей безопасности, но и одышка Федора Дмитриевича.

Оказавшись на окраине леса, метрах в трехстах от нужной деревни, мы остановились, прислушались, присмотрелись внимательно и заметили у одного из домов две пары бельгийских тяжеловозов, впряженных в большие немецкие фургоны с полуовальными брезентовыми крышами. У одного из фургонов стоял пожилой немецкий солдат и беспечно пиликал на губной гармошке. Пять остальных оккупантов забирали у жителей телят, маленьких поросят и взрослых свиней. Наконец немцы собрались вместе, уселись в повозки и укатили по большаку, обсаженному березками, в сторону деревни Чижовка. И чем дальше они уезжали, тем слабее доносился до нас поросячий визг и хрюканье.

Когда же мародеры скрылись в лощине, деревня ожила вновь. Забегали из дома в дом ребятишки, заскрипели ворота и двери сараев, хлевов. Женщины с ведрами и коромыслами заторопились к колодцам. Остановив одну из женщин, мы спросили: «Где живут братья Гришекины?» Поставив на землю тяжелые ведра, женщина внимательно осмотрелась вокруг и, не заметив ничего подозрительного, тихо сказала:

«Да вот она хата Ивана, а Алексея вот та, что у развилки дорог. Только пустые они, эти хаты. Забрали стариков супостаты вместе с невестками и малолетними внуками. Отвезли в поселок Екимовичи и посадили в тюрьму, сделанную из милицейской конюшни. А за что посадили, дьявол их ведает, этих фашистов!» Потом она подняла ведра, вновь оглянулась вокруг и неторопливо зашагала по улице. Так и потеряли мы надежду на обнаружение партизанского склада. Нашли его только в июне 1942 года, когда отряд уже вырос в грозную силу. В складе были фуфайки и обувь, белье и другое имущество, но все оно сгнило в земле, в яме заполненной наполовину водой. Об этом пойдет речь ниже. А тогда мы оказались в весьма затруднительном положении. Казалось, что создать новый отряд уже невозможно.

Обратный наш путь был исключительно трудным. К истощению физических сил прибавилось моральное угнетение. К тому же начался снегопад и был он таким сильным, что слепил нам глаза, пробирался за воротники. Мнилось, что нас заметил какой-то предатель и по нашему следу идут полицейские. Но вскоре, во время коротких остановок, убедились, что следов не остается через десять минут. Их заметало снегом даже в лесу. До своего прибежища добрались лишь на рассвете. Забрались в шалаш и улеглись на сене, прижавшись друг к другу мокрыми спинами, чтобы было теплее.

Обильный снегопад, не прекращавшийся более суток, дал возможность Татьяне принести отцу в лес продукты питания, кое-что из белья и одежды. Увидев меня она удивилась. На лице появилась легкая тень. Видимо, ее озаботили дополнительные расходы на содержание еще одного человека. Но вскоре она заставила себя улыбнуться.

— А вам вдвоем веселее здесь будет, — сказала Татьяна. — Двоим и зверь не опасен. Да и в случае чего… все-таки двое…

— Да у нас тут скоро целый партизанский отряд будет. Лиха беда начало. А там пойдет как по маслу! — бодро подхватил разговор дочери Федор Дмитриевич. Хитрый старик и сейчас использовал малый повод, чтобы высказать свое неотступное желание создать отряд и вселить мне эту уверенность.

Проводив нашего снабженца и информатора до окраины леса, я попросил Федора Дмитриевича рассказать о своей жизни. Старик оказался настолько скупым на слово, что даже на краткое ознакомление с его биографией мне потребовалось несколько месяцев. Причем, чем лучше становились наши дела в организации отряда и борьбе с оккупантами, тем охотнее рассказывал Федор Дмитриевич.

Десятилетним мальчишкой, закончив три класса Тюнинской школы, стал Быков подпаском в своей деревне Петровское, чтобы прокормить большую семью. В пятнадцать лет батрачил в соседней деревне, щедро получая от хозяина вместе с мизерной платой упреки и нередко побои. В неполных семнадцать, оставив свою деревню и родительский дом, Быков, с тремя рублями в кармане, пешком по шпалам отправился в город Бежицу, за сто тридцать километров, в поисках счастья. Устроился там на завод, начал работать. Но не понравился смышленый подручный строптивому мастеру. Пришлось оставить работу и переехать в Екатеринослав. В 1914 году Быкова отправили на русско-германский фронт. Потом было ранение, госпиталь, где и встретил революцию.

Став коммунистом, Быков сражался вначале в партизанском отряде, потом на фронте против белополяков в период гражданской войны. Получил еще одно ранение и контузию, которые стали главной причиной возвращения на родину. Построив небольшой домик на окраине леса в деревне Волковке, Федор Дмитриевич устроился лесником Тризновского лесничества. Здоровье начало поправляться, перестала трястись голова от прежней контузии, не ныло плечо, разрубленное белогвардейской шашкой.

В конце двадцатых годов жители Волковки объединились в первый в районе колхоз, председателем которого избрали Быкова. Колхоз состоял исключительно из бедноты, потому и название ему было дано «Бедняк». И это соответствовало истине: на два-три дома одна захудалая лошаденка, неплодородные земли. Хаты колхозников полуразвалены, вместо сеней шалаши из хвои, люди полуголодные, хозяйства почти никакого.

Два года «Бедняк» словно в насмешку над усилиями людей прочно держал свое наименование. А на третий год колхоз немного окреп, начал набирать силу. В последующие годы в дома колхозников пришел полный достаток. Люди начали заменять свои хаты добротными домами под тесовыми крышами. Благоустроилась, хорошела колхозная улица с красивыми аллеями. Людей радовали племенные фермы-скота; В «Бедняке» появились лучшие в районе рысаки и тяжеловозы. И видимо не случайно в «Бедняк» вступили жители двух других деревень: Александровки и Березовки. Колхозу дали новое название «Свобода».

Много сил отдал Быков развитию колхозного хозяйства. Заныли старые раны, снова начала трястись голова. Передав колхоз заместителю, Федор Дмитриевич вернулся на работу в Тризновский лес и стал объездчиком, получив в подчинение молодых, малоопытных лесников. Лес снова вернул его к жизни.

Когда началась война и восемьдесят колхозников получили повестки военкомата, жители трех деревень собрались у конторы колхоза и единодушно избрали председателем Быкова. Теперь только с женщинами, стариками и подростками он убирал урожай, заготавливал корма для скота, засевал паровые поля. Передал армии лучших коней, продовольствие. Строил на побережье Десны оборонительные сооружения. По ночам, вместе с председателем райисполкома А.Т.Ковалевым, создавал партизанскую базу, чтобы обеспечить будущих воинов оружием и боеприпасами, продовольствием, медикаментами и одеждой.

Слушая скупые отрывки из биографии своего единственного собеседника, я невольно завидовал судьбе этого человека, его мужеству, стойкости, преданности Родине и не раз задавал себе один и тот же вопрос: а как бы я поступил, оказавшись в положении Федора Дмитриевича? Эти 42 рассуждения придавали мне силу, решимость, уверенность в достижении поставленной цели. Вызывали необходимость действовать более активно.


 подписаться ВКонтакте
 подписаться в Одноклассниках
Декабрь 2025
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
« Ноя    
1234567
891011121314
15161718192021
22232425262728
293031  
Правовой портал Нормативные правовые акты в Российской Федерации
Cемейная ипотека: условия, кто и как может оформить