«Детям войны посвящается…» Часть 4. Клара Новикова в одной из передач Андрея Малахова воскликнула: «Что я могу сделать, чтобы забыть все, что я помню?».
Что? Ничего не забывается. Время испытывало нас на прочность: выживем или не выживем?
Весь день бабушка все раскидывала карты и, загадочно улыбаясь, велела пораньше лечь спать, а утром разбудила нас ни свет, ни заря, сказав Васе и Мане: «Сейчас придет ваша мама». Как по волшебству тетя Ксеня и Шура появились на пороге. Изможденные, босые, у Шуры правая рука была иссиня черной и висела, как плеть. Прекрасные косы тети Ксени были отрезаны, Шура острижена наголо. В первые мгновения дети их не узнали, и только, когда бабушка бросилась к ним, закричали «Мама!» и сорвались с места. Сколько лет прошло, а у меня в ушах до сих пор этот крик. Говорить они не могли и только бабушке показывали руки. У тети Ксени на левой руке был выжжен номер 54, у Шуры -55. Они стирали белье. Тетя стирала, а 12-летняя девочка носила воду и, чтобы ноги не примерзали к обуви, ее заставляли двигаться весь день. Когда у Шуры были обморожены пальцы правой руки, немцы заставили носить ведра на сгибах рук…
Концлагерь находился где-то под Дятьковом. И, чтобы обезопасить себя, немцы держали там семьи партизан. Партизаны несколько раз пытались освободить людей, но не получалось. Только в июле 43-го, когда наши самолеты начали усиленно бомбить тот район, тете Ксении вместе с дочерью удалось бежать и не только им.
Они шли две ночи лесом, боясь выходить на дорогу. У тети опухшие ноги были в кровавых трещинах и бабушка каждый день отпаривала их в диком клевере, а Шуре руку укладывала распаренным тысячелистником и обвязывала лопухом. Днем делала ей чай с травкой «что лоси любят» (что б мне спросить, что это за трава?).
Через две недели мать и дочь встали на ноги, Шура стала улыбаться и выходить на улицу. Всем очень хотелось выжить и дождаться Победы.
За годы войны мы привыкли к бомбежкам, к обстрелам, а вот к голоду привыкнуть невозможно. Взрослые, буквально, карабкались к выживанию, а мы, дети войны, как муравьи, постоянно сновали в поисках еды, играя со смертью.
В каждой землянке всегда висели пуки дикого мака и конопли. Во время войны не сажались огороды и на пустой земле обильно росли мак и конопля. Люди знали, что мак от всех болезней, а конопли (конопля) были «обманкой», как говорила бабушка. Чтобы заглушить чувство голода нам давали пощелкать эти маленькие зернышки, а толченые «конопли» слегка поджаривали и намазывали эти противные лепешки, которые мы отказывались есть.
Мы росли сами по себе, но в 42-43 г.г. зиму проводили на печке, а зима была очень суровой. Один день бабушка говорила, что ее (зиму) принесли немцы, назавтра, что за грехи людские Бог послал такие морозы. Мы, сидя на печке, продолжали дополнять ее умозаключения. С тем, что такую суровую зиму принесли немцы — согласны, а вот грехи припечатывали сразу и каждому: мне — ябеда соленая, Илье — жадина-говядина, Ваньке — хнык. Потом мирились и мечтали: как кончится война, так вволю наедимся хлеба.
Летом 43-го опять шли очень интенсивные бои, к ним мы привыкли, а вот этот бой запомнился на всю жизнь, от того боя осталась память.
Бой завязался чуть выше кладбища. Партизаны наступали от Ферика, со стороны Владимировки, так как с церкви территория просматривалась до сосонника, где партизаны занимали оборону. За Курганом Десна делает этакий красивый изгиб (мы называли запятой), что там уместилась целая усадьба Ферика. Так вот, партизаны пришли оттуда. Бой был очень жестоким. У немцев — танки, орудия, у партизан — только пулеметы. На помощь им прилетели наши самолеты: крушили все: немецкие танки, окопы, оборону на кладбище, церковь. На кладбище до сих пор остались воронки от авиабомб. Бомбили Геряхину, где по берегу немцы наставили мины против партизан. К этому времени мы, дети, стали больше понимать и бояться. В этом бою за кладбищем был сбит наш самолет, летчик успел катапультироваться и его забрали партизаны. Победа наших была полной. Мы видели как немцы волокли подбитые танки (один из них стоял до 1959 года недалеко от клабища), орудие, из убитых они забирали только офицеров, а остальных побросали.
Обломки подбитого самолета разбросало очень далеко и ночью ребята, помогая партизанам закапывать мертвых бойцов отряда, нашли парашют. Им разрешили забрать его домой. Все поделили по — честному: полотно на платки, а стропы на рыболовные снасти. Недалеко от кладбища нашли часы, я видела их в 1960 году. Они все еще шли тихо и точно.
Я все еще оттягиваю время написания этого факта, который имел место быть в нашем Троицком… Сещенские подпольщики передали моей матери донесение, что в Троицком и Владимировке действует группа предателей-разведчиков. Мама в декабре 42-го вброд через Геряхину ночью отправилась к партизанам. Вася Турков, Андрей Мамочкин и Коля Васенков помогали ей переправиться через Десну. Вася Тимошин и Коля Жучихин дежурили на выходе из деревни. В сосоннике ее ждали партизаны.
Оказывается, немцы оставили своих людей в Троицком и во Владимировке, которые должны были выявить помощников партизан и уничтожить, в дальнейшем координировать действия немцев во время боя.
У нас в деревне это был сын Журавихи. Пришли они к нам в Троицкое до войны со скотом. Кто, откуда — никто не знал. Старик еще до войны куда-то ушел и не вернулся, а вот младший сын 17 лет и две взрослые дочери остались в деревне. Весной 41-го этот сын застрелил своего ровесника-соседа из табельного оружия своего брата, летчика, который приехал в отпуск. Вот уж правда: в семье не без урода. Убийцу перед самой войной посадили в тюрьму, а объявился он в деревне уже в начале 42-го года.
Дочери этой бабки погнали скот, старший сын в армии, младший — предатель. Они жили по соседству с нами и я помню его хорошо. Ходил он в полицейской форме, на рукаве повязка. Ванька боялся его панически, это его брата он застрелил.
Бабушка велела Ваньке жить у нас и мать его, тетя Шура, не возражала. Илья, сплевывая через губу, произносил «подумаешь, вознесся!» Каково же было его матери? С ней никто не здоровался, ей плевали вслед, ее никто не назвал по имени. Я до сих пор не знаю как ее звали.
Во Владимировке объявилась «беженка», зайдя к Ферику, прикинулась больной, да так и осталась. Это она выдала «брод» возле Ферика и склад оружия в одном из домов жителя Владимировки. Она свободно передвигалась по деревне прося милостыню, кому-то что-то помогала.
Партизаны накрыли их весной, как только Десна вошла в берега. Встреча у них была назначена под Меловой, у источника. Ребята следили за каждым шагом нашего предателя и сообщали Ферику. А со стороны Владимировки эту группу слежки возглавлял Тиликин Иван Денисович. Партизаны, бывшие в засаде у Ферика, быстро их ликвидировали и приказали не хоронить. Эти трупы валялись долго и мы, дети, бегали смотреть. Это совсем недалеко от нашей деревни. Ночью, помню, Катька Черная прибегала к бабушке и просила, чтобы та попросила Дениса Степановича отменить приказ и похоронить их, так как житья не было от «стенаний» Журавихи.
Недели через две их тела ребята прикопали. Вспоминать не хочется, но мне звонят мои односельчане и просят не забыть написать про то, про это, о чем рассказывали их близкие, я это хорошо помню.
Это было в 44-ом, ранней весной. Накануне нам выдали по 2 кг. гречневой муки на землянку (тогда так делили) и бабушка решила испечь блины и сварить муковню. Только она сняла со сковороды первый блин, как на пороге появилась Настя — нищенка из Владимировки с сыном. Ему было лет 15.
Бабушка не раздумывая отдала этот блин женщине. Мы замерли, свесивши свои четыре головы с печки в ожидании блина. А она отдала! Бабушка выпроводила эту нищенку, собрала нас за столом и преподала еще один урок человеческой мудрости и доброты. «Запомните, — говорила она, — первый кусок хлеба отдай нищему, второй — себе. С этим идите по жизни».
Я и не знала, что такое блины и какие они бывают вкусные. Это были первые блины теперь уже без немцев.
Прошлое не оставляло нас. Бабушка рассказала нам о Насте — нищенке. До войны это была молодая, красивая женщина, жившая с мужем и сыном. Перед войной ее муж сломал ногу, она срослась, но неправильно и он сильно хромал. Его не взяли в армию, но, оставаясь на оккупированной немцами территории, он был партизаном — разведчиком. Через него шли сведения из Сещи и Рогнедина, он контролировал действия подростков в тылу. Эта предательница потому и остановилась во Владимировке, чтобы узнать, кто является связующим звеном между партизанами и жителями. Утром она отправилась бродить по деревне. Зайдя в землянку к этому человеку, она увидела на лавке еще горячий испеченный хлеб для партизан. А вечером немцы согнали жителей деревни и на глазах у жены, сына и жителей стали его пытать и потом в его же землянке сожгли.
Когда они приходили к нам, мальчик все что-то бубнил. Оказывается, он всем говорил одну и ту же фразу: «Мы скоро встретимся». Ее прокричал отец, когда уже горел в землянке. Мальчик тронулся умом. А после войны его с матерью забрала родственница Ферика в Латвию. Его подлечили, но не вылечили и домой он не вернулся.
В августе 43-го немцы бежали, как французы. В Троицкое они пришли ночью. Днем везде стреляли и бабушка приказала всем спать в землянке. Вася был на улице. Вдруг, ночью он забежал и только успел крикнуть «немцы», как они ввалились в землянку. Их было человек восемь. Приказали бабушке зажечь коптилку и принести сена. Вася тем временем успел выскочить и убежать в лес. Они сразу завалились спать.
К потолку землянки была подвешена маленькая корзиночка с цыплятами. Бабушка берегла их «как зеницу ока», потому что это была ее довоенная курочка, которая вернулась домой. Цыплята, когда появился свет, запикали и, видимо, кого-то раздражали. Сначала было тихо, потом поднялся их офицер и расстрелял цыплят. Довольный — улегся, а мы на печке продолжали молча плакать и дрожать.
У меня, как назло, разболелся зуб, да так сильно, что я начала скулить. Немцы услышали, стащили меня с печки и передали еще одному, который уже сидел на табуретке и ему светили коптилкой. На русском языке спросил: «Где болит?». Я показала. Щека была уже как воздушный шар. Приказал открыть рот, поставил между колен, пальцами вырвал больной зуб и положил таблетку в рот. Идти я не могла, так он подсадил меня на печку. Как только стало светать они ушли, оставив на столе 4 галеты. Утром я уже хвасталась перед друзьями вырванным зубом и галетами. Только тогда они поверили.
Все! Немцу капут! Было тихо, не стреляли, даже не верилось!
Светлана РЫЛИНА
(Продолжение следует)
Как было отмечено, расходы бюджета города имеют явную социальную направленность. Так, более 67 ...
Как сообщает пресс-служба регионального Управления автодорог, работы ведутся с использованием ...
Как сообщается в телеграм-канале главы региона, Брянский филиал Россельхозбанка является ...
Состязание длилось с июля по октябрь и включало два этапа. Сначала отбирали участников на ...
Сегодня, 16 декабря, коммунальные службы использовали потепление, чтобы расчистить остатки ...
Дети меняют нас к лучшему, а для того, чтобы быть хорошим папой, не обязательно получать звание ...
