Детям войны посвящается… Часть 6. Было больно, очень больно и я пулей летела к своему защитнику Васе Фрузину (Тимошину). Плакала так, что, как говорил Илья, «стены землянки сотрясались». В руке у меня была зажата маленькая пчелка — брошка с крылышками, но от большого усердия одно крылышко уже отвалилось. Я завыла еще сильней. А все из-за чего?
В 44-м весной на каждую землянку нам выдали по 10 картофелин на посадку. Они до сих пор у меня перед глазами: круглые, большие, с маленькими глазками. Тетя Дуня берегла их в отдельном ящичке и, придя с работы, (они копали лопатами землю) брала в руки и искала проросшие ростки. В тот вечер их осталось только съесть. Я честно призналась, что четыре обменяла на брошку. Что было! До этого меня никто никогда не бил, а тут такое, что пережить нельзя. Вася, зная характер тети Дуни, начал действовать: вместе с моим двоюродным братом Васей Турковым, который жил теперь отдельно от нас со своей мамой и сестрами, быстро создали труддесант. Два Васи, Коля Жучихин, Андрей Мамочкин, Вася Булаенок пошли копать огород к бабке Лепечихе. За работу она дала им по две картофелины, четыре они вернули моей тете — и я была прощена, а с остальными тут же сварили классную уху.
Брошку тоже починили. Хотя и «турнули» немцев с Троицкого, но жить было по-прежнему очень голодно и холодно. Начали действовать «драконовские» законы. На фруктовые деревья — налог. Только 25 соток земли и сажать только картошку и огородное. Яблони, которые сберегли за время войны пришлось резать на дрова, а картошки было мало, земля просто пустовала. Бабушка и тетя Фруза сберегли от выданной крупы 4 кг. проса. По-тихому, они посеяли просо в бурьяне, а нам приказали отгонять птиц и пропалывать. Мы честно выполняли это ответственное дело, но среди проса выросла рожь, а ее колосья были такими аппетитными, что удержаться, чтобы их не съесть было невозможно.
Мы все еще голодали и совали в рот все съедобное. Наелись, а дальше уже ничего не помнили. Раздулись, как клопы, ползая от боли. Тетя Фруза вначале спасла, а потом поддала, невзирая на лица.
Бабушка лечила каким-то блекотом, приговаривая, что травка сладенькая, вкусная. Васька Гоев все слышал как она приговаривала, стащил несколько веточек и наелся. Вот он умирал и бабушка теперь уже лечила его мыльником, натирая его тело до тех пор, когда оно «заскрипело», а в рот капала капельки сока этих цветов. Ваську спасли сейчас, так он потом попал еще в одну историю. Дело в том, что его отец был жив и он, среди этой безотцовщины чувствовал себя героем.
Взрослые ребята сняли крышку с танка, превратив ее в лодку, на которой под их присмотром могли кататься мы. Васька почувствовал себя пиратом, отправился в плавание, прихватив 2 бутылки самовоспламеняющейся жидкости. Одну бутылку бросил — было очень красиво. Стояла теплая солнечная погода, спокойная трехкилометровая гладь воды, подходящая к землянкам и наш Пират на лодке. Мы бежали по берегу и страшно ему завидовали, вдруг, когда он стал бросать вторую бутылку, облился и загорелся. Горел сам, горела вода, наш Пират превратился в горящий факел, плывущий по воде, забыв подать сигнал «SOS».
Его вытащили из воды мокрого и несчастного. Обливаясь горячими слезами, мы жалели обгоревшего Ваську, ребята жалели корыто, уплывшее во Владимировку. Бабушка долго смазывала его тело конопляным маслом.
После того случая над нами нависла угроза полного контроля. День начинался с похода к деду Парцевскому, который с нами учил молитвы, затем к Коле Туркову, где его старшие сестры учили нас писать. Все были вооружены мелками (сами делали), и пальцами — это белекнит, который мы добывали возле бабки Химы в виде пальцев. Попадались только красные, черные и желтые и очень редко синие.
Они были бесценны. Рисунки на палехских шкатулках нанесены этими «чертовыми пальцами». Жизнь двигалась вперед и мы старались не отставать. Ребята взрослые стали делать бочки, ушаты для воды, посуду из глины: махотки, горлачи, кружки, миски, тарелки. Мы были в подручных, главное — научились сами делать свистульки и теперь соловьиные трели слышались в деревне во все времена года.
Мать, придя домой из Рогнедина, решилась рассказать бабушке, что каратели весной 42-го в Матреновке расстреляли семьи партизан в землянках. Там жила племянница моей бабушки Жупанова Матрена Тихоновна. Каратели нагрянули неожиданно, рано утром. Дети еще спали, да и взрослые не спешили выходить. Партизаны в это время ушли на боевое задание под Немерку. Оставшись одни, женщины и дети не могли сопротивляться. На это и рассчитывали немцы.
Дети были застрелены, сама она тяжелораненая упала за сундук и пролежала там шесть суток, пока пришли партизаны. Ее отправили на Большую землю и она осталась жива.
Сходите в Матреновку, посмотрите на эти одинаковые ограды и, как будто, собравшись на Духов день могилы, могилы, все рядышком. Теперь там нет никого, а после войны было пять домов, которые, как сторожа, охраняли покой своих близких. И никуда не хотели ехать. Пройдите красивой дорогой под вековыми дубами от Семеновки до Дудовки. Жил в Дудовке партизан без руки Яков Григорьевич Якушев. В ограде его дома много цветов живых и засохших, которые приносили все, кто шел этой дорогой.
Там, в палисаднике, он похоронил жену и троих детей, убитых карателями. Он жил с той памятью, разговаривал и отмечал дни рождения своих детей и жены.
Братство партизан — было святое. На похороны моей матери Макаровой Марии Захаровны приехали все партизаны, кто мог приехать, даже Яков Григорьевич.
В те, теперь далекие времена, следующая страница жизни была непонятной и страшной.
Бабушка пристраивала очередную рамочку с портретом на божницу (где стояли иконы). «Это святой?, — спросила я. — Святой, молись, это Сталин, он нас спас от немцев, он даст нам сытую жизнь». Мы молились. Мы ждали. А история появления этого портрета в святом углу такова.
Была у нас в деревне бригадиркой Дусенька. Все вопрошали: «За какие — такие грехи нам ее Бог послал?» «На то он и Бог, что он лучше нас видит и знает», — таков был ответ. Так вот она от великой преданности ВКТ (б) (хотя и не была членом партии, но стремилась туда всеми силами) принесла из Рогнедина пачку портретов Сталина и велела всем выбросить иконы и поставить вместо них портрет Сталина. «Вот и молись на него» — таков был приказ. Бабы приуныли, но ослушаться ее боялись — она над ними имела полную власть.
Моя бабушка тоже не возражала, заметив, «Годиться — молиться, не годиться — горшки накрывать». Власть этой женщины над бабами крепла с каждым днем. С утра она бегала, когда еще было темно и проверяла: чтобы у всех шел дым из трубы и поскорее вышли на работу, днем — проверяла чугунки с варевом, вечером — нюхала откуда тянет самогонкой. Ожидая праздника Дня Победы и возвращения близких, бабы научились гнать самогон. Мы таскали хмель с барской усадьбы плюс высохший гнилой картофель и колобок толченых «конопель». Получалось, а аппарат сделали ребята.
В августе 44-го молотили первый урожай цепями, пряльниками. Зерна было мало и Дусенька не уходила с молотильного, зорко наблюдая, чтобы никто не украл горсть зерна и не положил себе в рот. Мы тоже таскали там снопы. И, вдруг, крик: «Воровка, враг народа и т.д.» Дусенька стояла над Валей Парцевской и из-под ее кофточки вытряхива горсти две зерна ячменя. Валя — сирота, мать умерла от тифа, отец погиб на фронте, ей было лет 16 и жила она в семье дедушки Парцевского.
Там сильно болела моя подружка Света и она хотела ее поддержать, сварив кулич из ячменных зерен. Это Дусеньку не тронуло. Валя, стоя на коленях, рыдала и просила прощения. Заступились все мы. Плакали все и боялись. Ничто не тронуло ее сердце. Вечером Дусенька побежала к милиционеру Андрею Илларионовичу Никитину, который жил в Студенце и донесла о преступлении.
Ночью Никитин пришел к моей матери и они сначала спрятали Валю, а в следующую ночь, мать проводила ее до Рекович к поезду, к своей подруге в Ригу. Она хорошо устроилась и очень благодарила Марию Захаровну. А Дусенька в партию не вступила, чувствуя пренебрежение к себе жителей, укатила в свою старь.
Я горжусь своими земляками. Иван Тихонович Аксенов, имея 4 класса образования, работая председателем, сумел посадить великолепный сад, построить плотину на Коммуне, мечтал разводить рыбу, продавать и пополнять колхозную казну.
Не доделал. А каким светлым человеком был Полтев Владимир Федорович. В прошлом — боевой офицер. Впервые, работая председателем совхоза, в советники взял молодежь. Я помню, как мы, молодые, сидя на траве у его дома, мечтали построить клуб, хорошие дома, провести электричество и возродить церковь. Он единственный, кто говорил об этом, но «небрежный ветер в вечной книге жизни шевельнул не той страницей».
Илья, ты как всегда, перехитрил меня, обещая помогать, подкидывать идеи, дополнять, а пришлось все делать одной.
Знаешь, нам тоже повезло: мы остались живы. Мы не трибунные герои, не совершали подвигов, но мы прошли все ступеньки ада, так что будем надеяться: нам теперь найдется место в раю.
«Вот уже кончаются дороги,
С каждым годом
тоньше жизни нить.
Легкой жизни я просил у Бога.
Легкой смерти
надо бы просить».
(Иван Тхоржевский)
Светлана РЫЛИНА
(Продолжение следует)
Постановка, созданная Анной Трояновой по одноимённой книге Элинор Портер, рассказывает о ...
Мероприятие было приурочено ко Дню памяти журналистов и собрало представителей региональной ...
17 декабря в Брянске на одной площадке соберутся более 300 предпринимателей, федеральные ...
Проект «НАШИ мальчики» посвящён героям специальной военной операции, которые ранее были ...
В мероприятии приняли участие заместитель Губернатора Брянской области Алексей Жук, ...
На эти цели было выделено более 331 миллиона рублей. В своем телеграм-канале губернатор ...
