Рогнединский район. Трудный путь Фени Степановны Кузнецовой

---

С Феней Стефановной Кузнецовой, жительницей поселка Рогнедино, встретилась 11 апреля, в день освобождения узников фашистских лагерей. Эта тема имеет прямое отношение к женщине, но даже спустя годы вспоминать о том времени для нее трудно. Однако ...

С Феней Стефановной Кузнецовой, жительницей поселка Рогнедино, встретилась 11 апреля, в день освобождения узников фашистских лагерей. Эта тема имеет прямое отношение к женщине, но даже спустя годы вспоминать о том времени для нее трудно. Однако страницу в самом начале жизни из книги воспоминаний не вырвешь. Беседуем не только об этом — Фене Степановне (так ее привычнее называть) летом исполнится восемьдесят пять  — много за эти годы пережито. Она вспоминает, рассказывает, и вместе с ней словно листаю страницы еще одной судьбы, вместе проходим трудный путь.

Родилась Феня Зименкова в 1937 году в деревне Лукавица Мглинского района. Отца своего не помнит совсем, он рано умер. Мама, Татьяна Артемовна, многое повидала, кроме счастливой жизни, наверное. Несла свою нелегкую долю, детей поднимала одна. Ровесница века — при царе пожила, революцию и гражданскую войну помнила. И в Великую Отечественную шагнула с двумя маленькими детьми на руках: Феде — десять, только четыре Фенечке. Старший сын Егор, 1925 года рождения, ушел на фронт в 41-ом.
Первые воспоминания о войне у моей героини совсем стертые. Ярко только помнится, как пришли немцы. Мама тогда куда-то отлучилась, дети в доме одни, и малышка, расхрабрившись, а может брат подучил, встала на защиту своего имущества и высказала фрицам: «Вы зачем пришли? Уходите! Это наша хата!». Слава Богу их с Федькой не пристрелили на месте, а только за шкирку на улицу выбросили. Там встревоженная мама и нашла своих детей раздетых и замерзших на завалинке, а это уже поздняя осень была. Зиму зимовали вместе с немцами, щемились по углам, старались на глаза не попадаться.
В первые же дни фашисты корову, поросенка и запасы забрали, так что голод, холод и страх — все было, все испытали… Феня Степановна вспоминает, как телочку мама прятала в лесу, так берегла, так надеялась, что кормилицу вырастит. Когда в 1943-ем уже перед концом оккупации семью вместе с другими односельчанами угоняли в Германию, маленькая Феня в том страшном пути все спрашивала про телочку, а мама успокаивала девочку: «Не переживай! Я ее напоила и в лес отпустила, она будет там травку щипать, не пропадет! А вернемся, и будет у нас своя коровка».

Пригнали тогда людей, словно скот, под Рославль, здесь три недели провели за колючей проволокой в нечеловеческих условиях, потом ехали в вагонах для скота в Германию. Но наша армия уже наступала, освобождая от фашистов страну, и в Белоруссии немцы вагоны с пленными бросили, отступили. Некоторые девчата постарше, видели, что фашистам не до них, убежали и сотни километров шли домой, в Лукавицу, ноги в кровь сбивая, не знали еще — вместо деревни только трубы сожженных хат…
Оставшись без надзора, люди разбрелись: кто покрепче — домой, а кто милостыню просить и батрачить. Татьяна Артемовна побоялась идти с двумя детьми пешком в неизвестность, семья осталась в Белоруссии. Жили где придется, по чужим семьям скитались, в пустующих хатах ночевали, за всякую работу брались, чтобы на корку хлеба заработать. Федя коров пас, а маленькой Фене доверили кур пасти.
— Страшно жили. Ни есть нечего, ни надеть… Весной, бывало, в ход щавель шел, шишки сосновые — они сладкие, когда молодые. Чесночек дикий только вылезает еще, а мы его жуем. Сплошные витамины! Наверное, потому и выжили, что витамины эти единственная еда порой была, — горько шутит моя собеседница.
Хорошо помнит, как жили в хуторе Морги Желудокского района Гродненской области. Недалеко граница с Польшей. Рассказывает, как бандеровцы несколько раз по ночам наведывались в деревню, их боялись больше фашистов. «Семью рядом всю вырезали, детей не пожалели… Как раньше были звери, так и сейчас, — проводит параллель с сегодняшним временем.- Наши тоже приходили, или разведчики, или партизаны, даже не знаю. Только они другие — пожалеют, хоть какой кусочек сахара или хлебушек в ручонку детскую сунут. И сейчас солдатики наши на Украине такие же».
Белорусский период в жизни семьи затянулся надолго. Уже летом 1944-го в ходе операции «Багратион» освободили Белоруссию, похоронив, как в песне, в топях местных болот остывающий гром войны. И радостную весть о Победе тоже встретили в Белоруссии. Возвращаться домой решили только в 49-ом, когда пришла долгожданная весточка от старшего брата Егора. У него своя история, о которой пишу со слов сестры. Воевал, попал в плен, прошел все круги ада. Рассказывал, как в Германии уже полуживых пленных выстроили в шеренгу, вдоль которой фермеры ходили, выбирали себе работников покрепче. Егору одна женщина сунула в руки лепешку и кувшин молока — уж очень слабенький был, пожалела, наверное. А есть уже и не хотел, забыл, что такое еда, только смерти ждал. Однако хозяин и для него такого — кожа да кости — нашелся, по дороге первым делом отобрал несъеденные лепешку и молоко, с какой-то злостью их выкинул. «Этот точно не накормит, — с тоской подумал парень — чужое даже отобрал, где ж он свое что даст». На новом месте пленного помыли, переодели, кормить не спешили — напоили чаем с маленьким кусочком хлеба. И целую неделю держали на голодном пайке. Позже только понял — если бы  съел тогда лепешку и молоко, то, истощенный до предела, просто бы не выжил, а так, получается, его спасли. Не обижали, хорошо относились, люди везде есть. После освобождения эта бездетная немецкая пара просила его остаться — «будешь вместо сына». Егор выбрал Родину, хотя и непонятно, что его могло там ждать. Феня Степановна отвлекается от рассказа и снова делает вывод: «Сытую жизнь обещали, а он — только домой, и ничего больше не надо. А сейчас есть люди, артисты всякие — ради денег все бросят!»
Егор какое-то время служил в армии, без конца писал в сельсовет, семью искал. В розыске помогли те самые девчата — односельчане, убежавшие из плена в Белоруссии.
Вернулись вместе в Лукавицу, а дома нет — голая земля, на пепелище сада только поросль диких яблонь… Но небо над головой мирное, семья в сборе, а значит надо жизнь налаживать. Какое-то время ютились в уцелевшем теткином доме, где раньше телята стояли, потом обживаться потихоньку стали, хатенку построили. Феня с Федором, хоть с опозданием, в школу пошли. «Надеть нечего, до самой зимы — босиком. Прибежим со школы, ноги красные на печке греем. Все такие тогда были», — вспоминает Феня Степановна. С 16 лет после шести классов на ферме начала работать. Учитель приходил, маму уговаривал, чтобы дочь в седьмой класс пошла, ведь училась неплохо. Мама была не против, да только Феня рассудила по-своему: «А в чем пойду в школу, мам? Фуфайку и резиновые сапоги мне на ферме дали. Заберут и в чем ходить?» Так вопрос с сапогами и закрыл тему с образованием.

Судьбу свою, будущего мужа Николая Михайловича Кузнецова, встретила на танцах, клуб на две деревни был, Николай — из соседней. Приглянулись друг другу, расписались в 1960-ом, свадьбу не играли — не до свадеб было. Уехали вскоре вместе в Барабинск Новосибирской области. Муж в СПТУ учился, потом работать стал там, техникум закончил. Феня в совхозе трудилась, жили в комнатке в 7 кв. метров, потом дали комнатку с кухонькой. Детки появились: Володя в 1961 году, Лена — в 1963-ем… Сын болел, климат не подходил, решили вернуться в Брянскую область, какое-то время пожили в Карачевском районе. Николай работал механиком, но это все не то — хотелось преподавать. Поехал в область и попросился в СПТУ, их на Брянщине много было. На выбор предложили Жуковку, Клетню и Рогнедино. Выбрал Рогнедино и не пожалел. Александр Павлович Хлистунов, тогда директор СПТУ-12, принял нового специалиста хорошо. И всю жизнь Николай Михайлович здесь преподавал, прививая ребятам любовь к технике. Институт заочно окончил. Добрыми словами его и по сей день много людей вспоминает.
Феня Степановна работала на швейной, да за детками смотрела. Вырастили, выучили обоих, внуков дождались…
«Старалась, чтобы у них все было — сама ведь натерпелась в детстве, пусть хоть они поживут. Пожили… Да ладно, что уж теперь”, — говорит женщина, и от боли в ее голосе у меня щемит сердце. А она застывшими глазами словно смотрит в тот страшный год, рассказывает, как летом 1992-го не стало дочери Лены, через сорок дней ушел из жизни сын Володя. «Я не знаю, как я жила, как по земле ходила тогда…».
Но жить было ради кого. У Лены остались детки: четырехлетний Женя и крохотная Ирочка, которой только шестой месяц шел. «Никому их из нашего дома не отдадим!» — заявили супруги, вышедшие к тому времени на пенсию, и взвалили на свои плечи тяжелый, но родной груз. Забота о детях отнимала много сил, она же силы давала. Теперь в семье уже по второму кругу все было подчинено тому, чтобы вырастить, поднять, выучить… Справились. Трудно было, конечно, особенно в 90-ые, пенсий своих и на детей не хватало, крутились, как могли: и хозяйство держали с коровой и поросятами, и огороды обрабатывали…
— Самое тяжелое, это смотреть, как внуки растут без матери, отвечать на их вопросы. Женя сначала очень тосковал, помнил… Бывало перед тем, как идти в сад, капризничает, просит: «Бабуля, давай, к маме зайдем!». И отговорить никак нельзя. Стоим у могилки вдвоем, а он каждый раз вздыхает и сокрушается: «Вот зачем мамку мою закопали!?», — рассказывает Феня Степановна.
— Ирочка росла и слово «мама» не знала, а потом подружкам стала завидовать, еще перед школой заявила мне: «Раз у меня мамки нет — ты будешь мне мамка! Так и повелось с тех пор — на людях называет бабушкой, а когда наедине — мамой.
Сил и душевных, и физических хватило. Вырастили, выпустили во взрослую жизнь. Женя педагогический институт окончил, живет и работает в Брянске, жена у него, сын Костик — первый правнук.
Николай Михайлович правнуков не дождался, умер в 2008 году. О 48 годах, прожитых вместе, пожилая женщина говорит просто, но с такой теплотой: «Хороший он был, поддержка моя самая крепкая!».
Ирину учила уже без мужа. Внучка окончила техникум, самостоятельная давно, тоже живет и работает в Брянске, но к своей единственной и любимой бабушке-маме приезжает при первой же возможности. «Она и по дому теперь все делает, и на огороде. Какой из меня сейчас работник? Но шевелюсь потихоньку». Вижу что шевелится — в доме, на подоконниках, зеленеет бодрая рассада: «А как же! Нужно и помидорчик, и огурчик закрыть, нельзя без этого!».
Дни моя собеседница коротает в одиночестве, следит за новостями по телевизору, рада гостям. Рассказывает, как хорошо становится, когда опустевший дом вновь наполняется родными людьми: «Вот на мой день рождения в прошлом году собрались все. И внук Женя с семьей, и внучка Ира, невестка Зинаида Петровна, внучка Таня — она у нас работает врачом в Санкт — Петербурге, меня не забывает, и навещает при каждом удобном случае. Только свои, а целый дом!».
Пока разговариваем, звонит внучка Ира. Слышу ее молодой, заботливый голос, раздающийся из телефона, вижу, как в ответ расцветает и теплеет лицо бабушки, отвечающей на звонок. Как-то очень явственно чувствую прочную, родную связь между ними. И у меня, человека совсем постороннего, тоже теплее становится на душе. Пусть у них все будет хорошо!

Надежда Соловьева
Фото автора