Редкостная память у Веры Григорьевны — одарил же Господь человека. На фотографиях старинных ни даты, ни подписи — но помнит до мелочей все лица, имена и годы, и о каждом персонаже рассказать может. В мае следующего года ей исполнится девяносто лет — будем Бога молить, чтобы дожила благополучно. Поздравим, поклонимся — уж больно благолепная, радостная старушка. Давно мечтала сфотографироваться в кокошнике, который сама связала — замечательный кокошник получился, изо всех своих рукоделий особенно отличает его, и, конечно, рада гостям показать, чтобы и гости восхитились, и похвалили. Мы, разумеется, восхитились и похвалили, и сфотографировали Веру Григорьевну в её несравненном кокошнике: столько было праздника в глазах у бабушки — не передать.
… В селе Тюнино Вера Григорьевна Сякина живёт незапамятных времён — сама так говорит. Сроднилась и жизнь, и судьба её с этим тихим, благословенным краем, где теплотой, безмятежностью, счастьем овеяны воспоминания, где всё, что было хмурого, бесприютного, облетело осенней листвой, облетело и сгинуло, а помнится только хорошее, и думается только о хорошем, и радостно знать — Тюниным всё началось, Тюниным и закончится: такую она для себя присказку придумала.
Без малого век прожить — шутка — ли? С особым почтением надлежит разговор начинать, а начинать с чего — сообразишь не сразу: громадный рой всего, даль неохватная. Начать, разве, с того, что после школы выучилась на фельдшера. Училась в Брянске, училась пристально, вдумчиво, чтобы профессию хорошо постигнуть, полюбить её искренне и истово. Бабушкино это слово — «истово», её бабушка так Богу молилась — истово, искренне, всей душою, всем сердцем, всем разумением своим. А внучка к работе так относилась, чтобы знать её до мелочей, и обязательно стать настоящим специалистом, а лучше всего — особенным, чтобы люди знали, ценили, уважали, верили тебе, надеялись на тебя.
В пятидесятые годы тюнинский край и обширен был, и многолюден — с четырнадцатью деревнями на фельдшерском обслуживании. Межево, Бабинки, Прилепы, Хорошковка, Ратовское, Близнецы, Гай, Нечаево, Русаново, Стречаново, Литвиново, Дороховка… Сколько их, Господи, этих деревень и деревенек, дотла обезлюдевших, исчезнувших во времени — не перечислить: только названия витают обрывками в памяти людской, да и растворяются немилосердно, до полной пустоты и безмолвия.
… А тогда, в конце пятидесятых, жизнь бушевала здесь, будто заново нарождалась, с размахом возрастала, щедро людьми множилась. Только дороги не успевали за бурлящими буднями, трудно было с дорогами, зато энтузиазм через край перехлёстывал — тем и брали, тем и побеждали все неурядицы, в большом и малом. Фельдшеру, например, приходилось каждодневный подвиг совершать — на телегах, на подводах, на редких попутках — полуторках, а пуще всего пешком — с горки на горку, через поля, леса, овраги, перелески — настолько всё насквозь исходила, что завяжи, казалось, глаза ей — всё равно, и с завязанными глазами дошла бы запросто, не споткнувшись, до каждой деревни, до каждого двора и порога. Дело своё любила самозабвенно, любила людей, любила свой край родной: каждый день был для Веры Григорьевны новым окошком в мир и новым счастьем общения, долгими овражными тропинками, скрипучими калитками крестьянских хат, житейскими сетованиями болящих земляков, которым подчас не лекарство, а разговор душевный надобен — всегда немало таких, которых одиночество заело, и не с кем словом перемолвиться, а тут вот он — фельдшер явился, как ангел с неба — живое спасение. А кому же, как не ангелу, душу излить — распластать, опрокинуть разом все обиды свои и жалобы, а там, как говорится, хоть трава не расти: главное, чтобы хватило у «фельдшерицы» терпения выслушать всё, попереживать, повздыхать, посочувствовать. А терпения у неё хватит, она добрая, отзывчивая — все знают. Поэтому — вся надежда на неё, свой она человек, будто родной для всех.
… Явственно помнит Вера Григорьевна практику в Белых Берегах — перед выпуском, перед последними экзаменами в техникуме. Удивительное было время — и работалось с удовольствием, и отдыхалось радостно. Приозёрные пикники, гитары, катание на лодках — выходные дни выдавались солнечными, будто по заказу, будто сами студенты испрашивали небесную канцелярию не посылать воскресного ненастья. Лучшим временем жизни называет учёбу Вера Григорьевна, и, думаю, согласится с этим каждый, кто когда — то сам был студентом, кому довелось жить и дышать общностью идей и интересов в дружном, сплочённом братстве единомышленников.
Чем ещё хороша Вера Григорьевна? С полным правом можно свидетельствовать, что хороша она уже тем, что есть она, что живёт на белом свете, живёт среди нас. Редкостная личность в своей жизнерадостности — глядишь на неё, и личные неурядицы кажутся почему — то мелкими, ничтожными, такими, как будто их вовсе нет. Глядишь на эту бабушку — и думаешь: вот как надо жить по — настоящему. Не одними розами путь её был усыпан, немало случалось и горестных колючек — всего было предостаточно. А погляди: добротой лицо светится, приветливостью, мудрой тишиной и спокойствием. И благодарностью откликается сердце этой почтенной возрастом женщине.
… С детства, от мамы и бабушки, перешёл к ней дар искусного вязания. С малых лет прильнула душой к замечательному рукоделию — никто не заставлял, сама полюбила узорчатую сказку, и научилась так, что любому мастеру под стать. Вязала всегда — отдыхала от будничной кутерьмы, приводила мысли в порядок, загадывала, чтобы новый орнамент придумался — привиделся во сне, и каким цветом салфетки пустить под новые горшки с геранью, и накидку на плечи — с кистями связать или без кистей, и если с кистями, то чтобы погуще, попушистей взбодрить их — богаче, красовитей смотреться будут. И каким рисунком исполнить покрывала на подушки, чтобы хрустальным звоном спицы отозвались, а на ажурном шарфике для невестки соцветия рябины такими сделать, чтобы оживали нечаянно, и чтобы зимний орнамент на платке выглядел празднично — так, будто это сам мороз волшебными спицами писал на стёклах… Песенки пела спицей и пряжей Вера Григорьевна — льняной, шерстяной, шёлковой…
Вся жизнь домашняя запечатлена в рукоделии — несметное количество изящных сувениров вышло из — под её талантливых рук. Почти девяносто лет бабушке, но только недавно перестала вязать — глаза сильно ослабли. На многих выставках красовались её изделия, великое множество их раздарено, малая часть осталась в доме. На фотографии сидит Вера Григорьевна на диване, устланном её вязаниями, и сама она в любимом кокошнике, на плечах — тонкой вязи накидка: всё собственная работа. И автору этих строк подарила она несравненного изящества салфетку под цветочную вазу — одна вещь, и большая зальная комната украсилась необычайно…
Усадьба Веры Григорьевны — на окраине села, вблизи превосходной, стройной, ладной, будто нарисованной, берёзовой рощи. Раньше в ней грибы в изобилии водились, а в последние годы вдруг перестали быть, словно не было никогда. И не похоже, чтобы снова появились. А роща — как с картины сошла. И подумалось: а, может, к лучшему, что грибов нет? Меньше хождений людских в этот берёзовый оазис, меньше будут ломать его, затаптывать: пусть остаётся заповедным островком красоты и созерцания.
Рядом с усадьбой Веры Григорьевны — усадьба её сына Ивана. Всё близко, через яблоневый сад и огород — перекликаются, переговариваются. Иван часто заходит, справляется о здоровье, проведывает. Невестка не оставляет без внимания, помогает, присматривает. Всё как быть надлежит: по — родственному, по — семейному, по — человечески. Бабушке здоровьица бы побольше — хочется ещё пожить, порадоваться солнцу, небу, белому свету. Давно уже одна Вера Григорьевна — муж, Евгений Селивёрстович, без малого тридцать лет, как отошёл ко Господу. Механизатором трудился, заболел, перемогался долго, болезнь оказалась сильнее — и земляным пеплом подёрнулся, сгинул во времени, забылся безвозвратно печальный след его последней борозды. Ушла на погост, на вечный покой та борозда — трудная дорога земледельца и работяги.…

Листаю семейный фотоальбом Сякиных. … Далёкий семидесятый год. Февраль. Годовщина Советской Армии. Вера Григорьевна в сценическом костюме — поёт в рогнединском Доме культуры. Хороший был голос у неё — в юности учителя прочили певческую будущность. Так, собственно, и вышло — до пенсии пела, выступала, участвовала в художественной самодеятельности, в сольных композициях. И на пенсии клуб не оставляла — звали, приглашали на праздничные выступления… Теперь всё в прошлом, но завтра опять будет утро, солнце, белый день — а это главное.
— Сколько их осталось у меня, этих белых дней, уже не важно, не мне спрашивать, — улыбается Вера Григорьевна. — Для меня теперь — каждый день подарок. Слава Богу — пожила. И скажу вам свой секрет, своё открытие — чтобы жизнь была не в тягость, принимайте её с удовольствием, с радостью. Я всегда так делала, старалась так жить. И всякое горе легче переносится, и во многих мелочах частичку счастья видишь… Стежок, бывало, в вязании удачно положишь, и то уже — радость, и то уже — жить хочется. Вот так и надо.
… Другой её сын, Андрей, живёт в Рогнедино. Вообще, семья большая. Сыны, невестки, внуки, правнуки… Собираются в Тюнино на большие праздники, семейные юбилеи. Здесь всё располагает к доброте — атмосфера, что ли, такая, в этой деревне. Всегда так было. Спокойно, просто, красиво. Здесь тишина, но не безмолвие. Живут люди. Школа. Детский сад. И дай Бог, ещё долго — долго, а лучше сказать — всегда, оставаться тут жизни…
Николай Логвинов
На снимках: Вера Григорьевна Сякина в своём доме, сентябрь 2022 года; на реке в Белых Берегах, Вера Григорьевна стоит в лодке, июль 1957 года.