Твои люди, район. Быль отцовской усадьбы…
Думал ли Юрий Валентинович Зименков остаться бобылём? Нет, не думал. Всегда о семье мечтал, о жене, о детях. И девчат в деревне Нечаево — его родной деревне — в ту пору довольно было. Только женись. Он и собирался: вот, мол, после школы армию отслужу, на ноги встану, на работу устроюсь, на свадьбу денег накоплю — самостоятельным быть хотел. Служил в погранвойсках, в Батуми, в 1982 — ом демобилизовался — дома ждали отец, мать, сестра, и, конечно, большое подворье. Отец, пока сын на границе службу нёс, ещё и пасеку завёл — сорок ульев без малого: давай, мол, сынок, рукава засучив, в дело впрягайся, тебе теперь хозяйствовать.
Но сынок не захотел вот так, сразу, впрягаться, в деревенской борозде вязнуть — знал, затянет, засосёт борозда, не выберешься, да никогда и не поздно к ней возвратиться, к борозде: всегда она на своём месте, никуда не денется. Но сперва хорошо бы город попытаться — вдруг повезёт, карта удачно ляжет, и «останусь, заживу в Брянске, работать пойду на БМЗ — там общежитие есть». Юрий сроду в карты не играл, в руках не держал, а вот привязалась присказка: «если карта удачно ляжет» — так и вертелась на языке липучкой… С городом, и вправду, карта хорошо легла — устроился на завод, жил в общежитии, чуть даже не женился — но до свадьбы не дошло, не склеилось… А года через три — глядь, и как — то сник он, заскучал, охладел, домой засобирался — никто ничего понять не мог. А он только рукой махнул — и уехал в своё Нечаево: уехал, говорит, будто гору с плеч свалил, с радостью. В деревне ничего толком не объяснил ни отцу, ни матери — почему город бросил? Сказал только, что не для него жизнь городская — суеты много.
… Впрочем, отец даже рад был, по плечу похлопал: правильно, мол, нечего в городе мельтешить, лучше на своём подворье управляться — оно у нас, слава Богу, большое, дельные руки на вес золота — теперь впридачу и кроликов заведём. Девку деревенскую тебе сосватаем, и без работы не останешься — в местном колхозе люди нарасхват. А если ты тракторист, то и вовсе с распростёртыми объятиями встретят: в трактористах большая нужда, а ты ещё до армии «корочки» получил — готовый механизатор.
И правда, приняли в хозяйстве вчерашнего солдата на ура, трактор исправный дали, зарплату крепкую положили, спецовку со склада выписали: сегодня выписали, а послезавтра, спозаранку, выехал Юра Зименков в поле, на осеннюю межу — как раз с озимыми управляться следовало, чтобы в срок войти, чтобы добрую погоду не потерять, а клин ещё большой оставался. А тут Юра подоспел, трезвый, самостоятельный, и, конечно, дела в колхозе пошли в гору: Юру отличили, похвалили, в пример поставили, и, наградили, по итогам кампании, почётной грамотой и новой байковой рубахой. Очень пригодилась ему зимой в тракторе та тёплая байковая рубаха — до сих пор поминает её добром Юрий Валентинович.
… Жили Зименковы в достатке: корова, свиньи, куры, гуси, мёд, кролики, большой огород, работа в колхозе — всё сообща, дружно, в домашнюю копилку. Жили в достатке. Но и дыхнуть было некогда. Нескончаемая страда. И дома, и на колхозных полях… Сорок лет на тракторе… Упустил время, не обзавёлся ни семьёй, ни женой, всё думалось — успею ещё… А оно вон как — вся жизнь водой меж пальцев утекла. Годы пролетели до ужаса быстро — словно и не жил вовсе. Родители ослабели, состарились, начали болеть, потом помирать один за другим — долгая маета, дни и годы воедино слились, белый свет серой пеленой подёрнулся… Но отошли старики ко Господу, и можно было о себе подумать, вздохнуть посвободней… Вздохнул Юрий Валентинович, и оглянулся, а в лицо будто ветер холодный: от деревни мало чего осталось: поразъехались люди по городам, побросали хаты, кричи — не докричишься, была деревня и вдруг нет её, как по волшебству. Осталась горстка, а теперь и горстки той давно нет — единицы, да и те норовят иссякнуть…
— Остался я в доме один, как бирюк, — улыбается Юрий Валентинович. — Работал в колхозе, пока колхоз существовал, а когда колхоз сошёл на нет, своё хозяйство веду. Старость подошла. И в доме отцовском, и в жизни я остался один: так уж вышло, так сложилось, а вернее сказать — не вышло, и не сложилось. Ничего не сложилось из того, что могло быть… Всё в прошлом. Конечно, о многом жалею. Но правду говорят — время лечит, а привычка спасает — привычка жить одному. Слава Богу, ко всему привыкаешь… Кажется иногда — время остановилось, и обратный отсчёт пошёл, и предстоит мне сызнова жизнь начинать…
— А если разобраться, — тихо продолжил Юрий, — не такой уж я одинокий. Есть у меня сестра, Нелли Валентиновна, живёт в Бежице. Муж у неё, дети. В летние месяцы приезжают ко мне погостить всем семейством. У меня тут простор, лес, река, солнце, вольный воздух, молоко и мёд. Благодать. Мне радостно, когда они бывают: я чувствую, что живу, что не один, что нужен кому — то… Им нравится бывать у меня — и я тому счастлив.
Дом Юрия Валентиновича сложен капитально, бревно к бревну — пятистенок. Фундамент высокий, полы подогнаны — иглу не воткнёшь меж досок. Рамы, потолок, стропила — всё по старинным, дедовским лекалам делано — строено. Прочность удивительная — ни в чём изъяна не видать. Тёмен дом от времени, но крепок, надёжен, ладен собою…
— Надолго он меня переживёт, — говорит Юрий Валентинович. — Ну, что ж, меня на свете не будет — племянникам достанется, дачей для них послужит. Лишь бы берегли усадьбу, ведь потомственная она, заповедная — дорожить надо, заботится, и меня вспоминать иногда — такой вот, если хотите, скромный завет мой…
Будут вспоминать, Юрий Валентинович, обязательно будут… Но это всё — потом, когда — то, а вы сейчас, сегодня хозяйствуйте, как и хозяйствовали, духом не ослабевайте. Пока силы есть, нечего на погост оглядываться. Пасека, отцом начатая, в целости — сохранности. Ульев, правда, поуменьшилось, но медок идёт. Баранчики, птица домашняя… Корову перестал держать: трудно, годы не те, но огород, картошка, овощные грядки — добрый на зиму запас собирается. Много городской родне отдаёт — как же иначе: пусть пользуются, не в магазине же покупать.
…Газа в деревне нет, не провели, не дошли руки, а теперь и подавно не к чему — три дома осталось в Нечаево, в которых живут по одному человеку: две женщины и мужик. Мужик этот — Юрий Валентинович Зименков. Отопление в доме — печное. Две печи сложены — русская и голландская. Дров, конечно, требуется гора, но Юрий справляется. Когда силы есть, сухой валежник заготавливает, когда сил нет — выписывает дрова через сельскую администрацию. Выходит дорого, но ничего не поделаешь. Глаз радует усадебная ухоженность. Большой двор обкошен, обустроен, огорожен — видна заботливость хозяина. Правильно: когда порядок вокруг — порядок и в душе, и нет в ней места унынию. А уныние для такого «отшельника», как Юрий Валентинович, смерти подобно. Поэтому весь он в делах — некогда унывать, а по вечерам любит смотреть телевизор, особенно о дальних путешествиях. Или книгу читает, что — нибудь русское, историческое. А отец его, бывало, газету читал, «Сельскую жизнь» — других не признавал, вычитывал её пристально, от первого до последнего слова. На стене, в рамке для фотографий, среди пожелтевших снимков, видим мы ветхую страничку газеты «Сельская жизнь» от 28 февраля 1971 года. Невольно засмотрелись, будто глянули в глаза той, невозвратной эпохи…
Что ещё сказать? Был у Юрия брат, Сергей Валентинович, жил в Тюнино, недавно умер.
— Грустней стало на земле — ушёл родной человек… Зимой он часто заезжал в Нечаево: побыть, поговорить, проведать — всё веселей. Зимой тут глушь несусветная, сумерки, можно сказать, целый день, особенно в пасмурную погоду — говорит Юрий Валентинович. — Вечера долгие — долгие… Спасибо, кот рядом. Хорошо, если ночью засыпаешь быстро. А если в бессоннице ворочаешься до утра, и всякие думы одолевают?
… Да, грустно… Но всё равно наступает утро. И озаряет светом громадные липы, которые, будто стражи, стоят на своих местах — стоят монолитно, навсегда — родовые липы Зименковых. Отцом, а быть может, дедом ещё саженые. Не обхватишь — богатыри… И будто покой от них исходит — всё хорошо, и не быть ничему плохому… Просыпается двор, всякой живности голоса оживают, птичий гомон встаёт над лесом: лес ведь никогда не безмолствует, он всегда говорит и дышит. Наступил октябрь, по ночам — устоявшийся холод. Надо поленьев, веток наколоть — нарубить, чтобы заполыхала жарко широкая русская печь, чтобы прогрелось жилище до основания… Надо только во двор выйти и дверь закрыть за собой — а там пойдут дела, не заметишь, как день померкнет…
Николай Логвинов
Фото автора
На снимке:
Ю.В.Зименков у своего дома
