К 75 – летию Великой Победы. Этот день мы приближали, как могли
На переднем крае. Суворовым взводного прозвали за схожую внешность и за умение командовать, конечно. Не раз приходилось ему проявлять свой «полководческий» талант на фронте: отступать, ходить в штыковые атаки, добывать «языков», держать оборону до последнего патрона и при этом не оказаться в списке безвозвратных потерь.
Война, втянувшая в свой водоворот миллионы человеческих судеб, застала Николая Калупа за школьной партой.
— Оставайтесь дома, не вышли годами, — сказали в военкомате, куда он вскоре явился проситься на фронт со своими друзьями Александром Киркорой и Григорием Куриленко. Да только не для них подобные запреты. В памяти ещё свяжи рассказы отцов о гражданской. Вот и их настал черёд постоять за свою землю. Прислушавшись к совету старших, решили всё же получить воинскую специальность, сели в поезд Москва – Тбилиси и прибыли в столицу солнечной Грузии, где находилось училище воздушно-десантных войск. Поступил в него только Николай. Попрощался с друзьями, которые отправились навстречу фронту. После войны узнал: оба воевали и погибли где-то на Кубани. А его вскоре ожидал непростой поворот судьбы. Из училища отчислялись курсанты, родители которых находились в оккупации. По этой причине, уже начавший изучать азы военного дела, Николай оказался вначале в отдельном учебном батальоне, а затем в его составе – под Ростовом, где довелось увидеть неразбериху отступления и впервые встретиться с врагом. Моряки, пехота, артиллерия, оставив город под натиском превосходящих сил немцев, уходили в Сальские степи. Самые отважные командиры пытались придать отходу хоть какой-то организованный характер.
— Куда, мать вашу?! Назад! — кричал на оставивших свои части офицеров командир батальона морской пехоты.
— Что, бросаете?! Эх вы, вояки, — неслось вслед, когда проходили станицы.
— Мы вернёмся, верьте, вернёмся! – отвечал комиссар батальона.
…Всегда, когда очень нужно было, самые ответственные задания отцы-командиры поручали ему. Много раз переходил Калуп с разведчиками линию фронта. Помнил долго своего первого «языка», немецкого оберлейтенанта. Не потому, что тот принёс ему первую награду, нет – прелюбопытнейший фриц оказался. Начало войны, а он предрекал конец Гитлеру… Видно, хорошо знал историю и чем обычно заканчивались походы на Россию.
В феврале 1942 года, получив осколочное ранение, Николай попадает в госпиталь, в апреле он уже в строю. 417 -я дивизия, в которой он воюет, по Военно-Грузинской дороге спешит на помощь осаждённому городу Орджоникидзе. Врагу так и не удалось взять его. В июне 417-я выбивает немцев из Нальчика, и перебрасывается для обороны Моздока. В этом направлении гитлеровцы наступали ежедневно, пытаясь прорваться к нефтепромыслам Баку и решить тем самым важнейшую стратегическую задачу не только данного наступления, но и войны в целом. В августе 42-го бои под Моздоком приобрели ожесточённейший характер. Всё, что здесь происходило, можно сравнить разве что с пеклом, в огне которого с обеих сторон изо дня в день сгорали тысячи жизней. Иной раз после боя в ротах оставалось по 6-7 человек. Ночью подходило пополнение, подразделения доукомплектовывались, и назавтра всё начиналось сначала.
«Когда на смерть идут – поют, а перед этим можно плакать, ведь самый страшный час в бою – час ожидания атаки» — написал фронтовой поэт Семён Гудзенко.
Вот и у Калупа перед глазами яростная атака эсесовцев, там, под Моздоком, идущих на позиции их батальона с развёрнутым знаменем и священником впереди…
По цепи передают – убило ротного. Почему молчит артиллерия?
Взяв командование на себя, подняв людей в контратаку, он обращает в бегство «славных сынов рейха».
В другой раз уже им на рассвете выдали спиртное, сухари – верный признак предстоящего наступления, а чуть позже и отдали соответствующий приказ. В атаку роты пошли в полный рост под аккомпанемент духового оркестра и артиллерии, обрабатывающей передний край противника. Но местность была хорошо пристрелена, поэтому через некоторое время в свои окопы вернулись жалкие остатки того, что ещё недавно представляло грозную силу. Не все выдерживали эту мясорубку. У кого нутро послабее, поворачивал обратно или, что ещё хуже, сдавались в плен.
После того, как на ту сторону перебежало четвёртое отделение его взвода, сформированное из новобранцев – армян, взводный чуть было не поплатился за это своей жизнью. В особом отделе в его действиях усмотрели нарушение приказа Верховного о недопущении формирования подразделений из лиц одной национальности, а в результате – арест и следствие. Знает предварительное заключение – расстрел. Больше всего переживает, что родителям скажут о нём как об изменнике Родины…
Пожилому капитану из особого отдела, прибывшему по его делу, он ещё раз подробно расскажет, с какого времени на фронте, кто сам, кто родители и услышит от него слова, запомнившиеся на всю жизнь.
— Да, если мы таких к стенке ставить будем, всю армию придётся расстрелять. Ему ещё с клюшкой в хоккей играть, а он уже столько времени на фронте.
Заключение о расстреле справедливый особист зачеркнул, сказав на прощание: « Иди, воюй, сынок».
Новый 1943 год они встретили недалеко от Моздока, не дав врагу продвинуться в южном направлении и осуществить свой зловещий план.
В это время уже были сочтены дни окружённой под Сталинградом группировки немцев. Истекал срок ультиматума, предъявленного ей советским командованием. 31 декабря со стороны вражеских позиций по фронту, занимаемому их батальоном, не прозвучало ни одного выстрела. Взводному Калупу и одному из воинов приказали разведать – в чём дело. Подползли к проволочному заграждению, преодолев его, ввалились в траншею, приблизились к блиндажу – пусто. Другие траншеи и блиндажи тоже оказались пустыми. По всему было видно, что немцы оставили позиции. Вернулись, доложили. Тогда никто из них ещё не мог предположить, что бы это значило. Значило же это то, что Гитлер признал себя побеждённым под Сталинградом и начал отводить войска от окружённой группировки Паулюса, выравнивая фронт. Приказ командования – преследовать отступающего врага – последовал незамедлительно. 417-я дивизия двинулась вперёд. 1376-й стрелковый полк к утру настиг немцев на переправе через Терек и завязал бой. Враг отступал, неся в живой силе большие потери. В станице Тиховецкой «пачками» сдавались в плен мадьяры и румыны, немцы и итальянцы. Стычки с отступающим противником произошли в Минводах, станицах Ленинградской, Новониколаевской.
В бою под Новониколаевской с группой бойцов взводный Калуп отразил контратаку противника, превосходившего силами, и, как сказано в наградном листе, « тем самым помог стрелковой роте в безостановочном продвижении вперёд».
Под Темрюком Николай Михайлович получил тяжёлое ранение в ногу. Госпиталь в Ессентуках. Гангрена, предстояла операция. Ногу решил не отдавать.
— Лучше умру, — сказал хирургу.
— Хозяин – барин, — ответил тот.
После нескольких месяцев лечения, кризис миновал, дела пошли на поправку. Прошёл комиссию: дали вторую группу инвалидности и шестимесячный оздоровительный отпуск. В октябре 1943 – го, после двух лет разлуки, вновь переступил порог родного дома. Брянщина уже была освобождена от оккупантов. Став на учёт в военкомате, по предложению военкома взялся за восстановление колхоза. Провёл инвентаризацию: сколько осталось лошадей, сколько посеяно озимых. Вдвоём с хромым счетоводом, получившим ранение ещё в японскую, стали готовить зерно к весеннему севу.
На посевную в апреле 44 –го из 104 дворов, вошедших в колхоз, были привлечены поголовно все жители деревни. Чудом уцелевших лошадей задействовали на пахоте.
Николаю Михайловичу не довелось увидеть результаты своего труда. Комиссия, признавшая годным к нестроевой, тем не менее, сочла возможным зачислить его в войска МВД и направить в леса для поимки бандитов, бывших полицаев и тому подобной нечисти. Война продолжалась.
По прошествии нескольких лет ему рассказали, что урожай в тот год уродил на славу.
На снимке: Николай Михайлович Калуп
