Рогнединский район. «Большая жизнь Клавдии Филипповны»

---

Клавдии Филипповне Градыкиной, жительнице п.Рогнедино, 9 марта исполнилось 95. Беседую с ней в уютном домике на улице Нагорной. С первых минут разговора меня увлекает судьба этой маленькой женщины, сохранившей и ясный взгляд, и твердую память, и ...

Клавдии Филипповне Градыкиной, жительнице п.Рогнедино, 9 марта исполнилось 95. Беседую с ней в уютном домике на улице Нагорной. С первых минут разговора меня увлекает судьба этой маленькой женщины, сохранившей и ясный взгляд, и твердую память, и оптимизм.
Родилась в 1927 году в деревне Молотьково, правильнее — Сарыев конец. Позже с интервалом в два года в семье появились еще две дочери — Рая и Валя. Вроде и разница небольшая, но Клава всю жизнь несла на своих плечах груз ответственности за сестер — ведь старшая!

Бедно и трудно жили, родители работали в колхозе «Дружба». Чтобы прокормить семью, отец Филипп Федорович Горбачев на заработки ездил в Бытошь, оттуда его и на фронт забрали в августе 41-го… Одно письмо только написал и сгинул в немецком плену. Лагерный номер 31124. Похоронен где-то на земле Рейн-Вестфалия.
Начало войны запомнилось воем самолетов над головой, позже грохот бомбежки разорвал мирную жизнь, превратив ее в ад. Наши отступали с боями, от перекрестного огня с двух берегов реки молотьковцы прятались в Рогнедино. Вернулись уже в оккупированную деревню, где хозяйничали немцы… Со скотиной и птицей распрощались сразу, а потом каратели и хату спалили. Оставшись без крыши над головой, ютились по чужим углам. Прожив свою большую жизнь, Клавдия Филипповна помнит тот голод, холод, постоянный страх, не дававший спокойно дышать. До сих пор в глазах, словно вчера это было, качаются на ветру повешенные за связь с партизанами односельчане: фашисты выгнали тогда в лог жителей, чтобы смотрели и делали выводы. Мама девочек, Ольга Ивановна, чудом избежала этой участи, ее арестовали, приняв за сестру партизана Горбачева. Три месяца провела в Дубровке в комендатуре. Девочек приютила какая-то бабка. «Хотя, наверное, она и не бабка еще была, да только война и голод никого не красит. Люди жалостливые были, потому и войну эту мы пережили», — вспоминает Клавдия Филипповна и рассказывает, как валялись все трое на земляном полу в тифозной горячке. Выжили. Мама вернулась, Слава Богу, живая.
Как в годы оккупации жили — не рассказать. Три семьи печечку сложили в уцелевшем сарае, и в этой времянке, где и скотину-то держать нельзя, зимовали с маленькими детьми. Все вместе — не родственники, а ближе некуда. Подростков немцы гоняли противотанковые рвы копать.
В 1943-ем фашистов прогнали, стало легче на душе, да только голод и холод никуда не делись. — Еды нет, соль на вес золота, дров тоже нет, — вспоминает моя собеседница, — собирали хворост, в лес со взрослыми за 7 км. ходили в Копаль, в Чичеринку. Мама попросит, чтобы мне чурбак отпилили, вот и волоку его на санках. Завалятся на бок, а сил поднять нет. Снег по колено, на ногах опорки, а штанов-то никаких, коленки голые, льном их обмотаю, да толку мало — в кровь все равно об наст порежу, но чурбак домой довезу.
Дождались Победы, и, словно муравьи муравейник, стали восстанавливать свою разрушенную до основания страну, свой дом. Вместо школы, которая на пяти довоенных классах закончилась, пахала, сеяла, серпом по 15-20 соток жала — звание «Труженик тыла» честно заслужила. Долго еще и в мирное время голодали. Шелуху картофельную сушили, муку из нее делали. На посадку старались от каждой картофелины что-то выкроить, отрежешь верхушку с глазком — на посадку. А что из шелухи этой вырастет?
В первый послевоенный год Клаву вместе с соседкой мама отправила в Белоруссию — не могла троих прокормить. Батрачила там у крепких хозяев целый год: и скот пасла, и на огороде до поздней ночи не разгибалась. Зато заработала целый пуд зерна и с гордостью везла его домой. До Гобик доехала на поезде, зашла в первую хату на горке: там женщина и трое худеньких ребятишек. Попросила оставить половину — тяжело нести, а вторую потом забрать. Хозяйка честно ответила: «Миленькая моя, дети голодные, я не ручаюсь, что зерно твое цело будет». Тащила свой драгоценный пуд дальше. Падала без сил. Поднималась. Дошла. Мамка муковни наварила. Как сестры эту муковню хлебали!
В 1947 завербовалась торф резать за Бытошью. Жили в бараках, матрасы набивали соломой, а в них «блохота», клопы… За выполненную дневную норму полагалось 500 граммов хлеба. Каждую неделю в субботу после работы торопилась домой, чтобы хлеб отнести, да и со двора что взять. А что там брать — разве мамка гарбуз какой в сумку положит.
«Вот так и бегала: тогда пешком по 40 км, и сейчас никак не остановлюсь», — говорит бабушка и продолжает свой рассказ о том, как паспортов не давали, как работали за трудодни, как хвалилась маме: «Я три сотки вскопала — три трудодня заработала!». Осенью, если в колхозе урожай, то граммов по сто зерна выдавали на трудодень.
Быстро прикидываю в уме: за три сотки, вскопанных лопатой, — триста граммов зерна… А мы еще на жизнь жалуемся.
Трудно — не трудно, а пришло время и расцвела, как придорожная трава в любимой песне, как скромный цветок на лугу. На танцы бегала, нарядиться хотелось, а во что, когда в лаптях и до войны ходила, и после войны не сразу на галоши их поменяла. Вот радость была, когда сводный брат, ушедший в армию еще до войны, прислал две посылки с какой-то одежкой и отрезами. Вещи перелицевали, платья новые пошили.
Отслужив семь лет, захватив последний год Великой Отечественной и повоевав в Японии, вернулся в деревню Василий Градыкин. Пришел свататься. Клавдия Филипповна вспоминает: «Росли вместе, одногодки, в одну школу ходили. Пришел свататься и согласилась». Вот и вся романтика. Свадьбу скромную сыграли. У невесты хоть платье было новое в цветочек, а у жениха рубаха одна на двоих с братом Ильей. Семья жениха ведь тоже «голытьба, как и мы» — шестеро детей. Погрузила свое «приданное», которое смех и слезы одни, в сундук (он еще и сейчас цел) и повезла в дом свекрови. Хатка у них — десять квадратных метров и девять человек под одной крышей. Молодые ютились в чуланчике, потом сын Саша родился в 1955-ом. Свекровь помогла купить домик рядом с мамой, чтобы та за внуком присматривала, ведь никаких декретов не было. Хозяйством постепенно обзавелись, трудились в совхозе, Василий — трактористом, комбайнером, Клава — куда пошлют. Жизнь налаживалась, Надю родили в 1957-ом. Планировали дом новый строить, уже сруб из Хотмирова привезли, но что-то не сложилось, и переехали в 70-ом году в Рогнедино, этот домик на улице Нагорной купили. Тогда, в 70-м, только паспорта получили.
Судьба продолжала писать книгу жизни Клавдии Филипповны, добавляя новые страницы с радостями и печалями, где каждый день соткан из забот, хлопот: дети, хозяйство, работа. Василий Афанасьевич трудился в совхозе «Рогнединский», передовиком был всегда. Клавдия Филипповна на швейной шила телогрейки лет семь, а потом ушла в общепит. В столовой ПТУ работала, тогда там по 300 человек училось, и в ресторане на кухне трудилась Из общепита и на заслуженный отдых пошла в 1983 году, заработав пенсию в 36 рублей…
Как взвалила еще в войну на детские плечи ответственность за младших сестер, так и пронесла ее сквозь всю свою жизнь. В 70-ые годы забрала в семью двух племянников, Вовку и Сашку. Мать их, сестру Раю, муж покалечил, еле выжила, но осталась на всю жизнь инвалидом. Привезла Клава мальчишек из Украины, они здесь и в школе учились с 4-го класса, отсюда и в армию пошли.
— А кто же еще за ними присмотрит, я же старшая? В Молотькове у мамы и без них целый дом: семья младшей сестры и парализованная Рая, — поясняет бабушка и добавляет с теплотой и грустью в голосе: — Это еще у меня мужик такой, другой бы не согласился.
Вот так, вроде и романтики не было, а любовь-то была — очень простая, без замысловатых слов, но настоящая, крепкая.
С мужем прожили почти 60 лет. Огромный срок, редкий по нашим временам. Но пролетели эти годы, как одно мгновение. «В 2013 деда моего не стало. С января уже десятый год пошел… Одна кукую».
Дети живут рядом, в Рогнедино, сами давно на пенсии, но трудятся: Александр — в дорожном, Надежда после 40 лет работы секретарем в администрации, — там же уборщицей. Третье поколение Градыкиных давно самостоятельное: внуки Роман и Денис, внучка Наташа. Уже четвертое подрастает — семилетняя Вика и четырехлетний Сашка.
Клавдия Филипповна, несмотря на свои 95, без дела не сидит. Время, когда держали большое хозяйство, давно в прошлом, из живности только куры и безымянная кошка, но на огороде — картошка, овощи, всегда урожай клубники отменный и по-прежнему ни травинки, дома и во дворе порядок. Такая уж натура. «Спать и есть не буду, пока всех дел не переделаю. Выпью таблетку от давления и пошла. Не дождусь, когда весна наступит», — говорит Филипповна и смотрит сквозь герани, стоящие на подоконнике, на надоевший зимний еще пейзаж за окном… А пока главное развлечение для пожилой женщины — газеты. Районку нашу и “Российскую газету” всегда от корки и до корки прочитает, а то и по два раза. По телевизору — «Первый», «Второй», «Россия 24» — «это мои каналы!». С тревогой следит за событиями на Украине, переживает, что через столько лет фашизм проклятый вновь поднял голову. Хотя бы скорее его победить.
В магазины Клавдия Филипповна ходит сама — «только когда гололед — с палочкой». Сама не потому, что помочь некому — дети -то каждый день навещают, а «чтобы на людей посмотреть!». Может и к депутату на прием сходить, попросить, чтобы привели в порядок дорогу на улице Нагорной.

«Бабушка, тебе сколько лет? Больше 90? Вот и сиди уже на лавочке, жизни радуйся» — так прозвучал совет одного работника ЖКХ, и это точно не для Клавдии Филипповны
Время за нашей беседой пролетело быстро. Бабушка сокрушается: “Всего не расскажешь, вспомнила, разволновалась. Жизнь-то какая была…”
Большая жизнь. Трудная и трудовая. Под впечатлением от рассказа прокручиваю в мыслях, словно кадры кино, моменты чужой жизни. Представляю худенькую девочку-подростка, копающую под дулом фашистского автомата окопы, осязаемо ощущаю, как давит на плечи мешок с зерном, заработанным за год…

Верстаю газету и не могу насмотреться на старые снимки. 1950 год. На фоне стога сена, занавешенного старым покрывалом, две русские женщины — мать и дочь. Строго застыла на стуле старшая: скорбный вдовий платок, огрубевшие руки на коленях, и такая мудрость в глазах, что не сразу осознаю, что ей лет 50 всего. Рядом молодая, круглолицая дочь с колечками косичек на плечах, в пиджаке, новых сапогах и юбке в складку. Два поколения, опаленных войной, вынесшие непосильный груз испытаний.

А это 1959 год, первый семейный снимок: платье в мирный горошек, детки на руках молодых супругов. Вся жизнь впереди, назло страшной войне. И лица на старых снимках совсем другие — простые и настоящие, такие, что сердце замирает. Невольно вспоминаю военные рассказы моей мамы, ее похожие фото…
Уверена, многие из старшего поколения узнают в этом большом жизнеописание судьбы своих матерей, а «детей войны», которых совсем мало осталось, память снова вернет в те годы… Нам же остается только сохранить эти воспоминания и своим детям рассказывать о тех, чья большая жизнь — настоящий подвиг.

Надежда Соловьева
Фото автора и из семейного архива