Надежда Соловьева (Лукашова) «Пусть говорят, что дружбы женской не бывает»

Смотрю, как за окном уходит зима: снежные хлопья ложатся покрывалом на землю, но под ним — вода, да и на календаре весна — 4 марта… И еще ветер, как тогда, более сорока лет назад. Память наша не признает ни времени, ни расстоянья и много лет уже 4 марта переносит меня в такой же день, только в 80-й год…

А там, в этом дне, я, спотыкаясь на своих первых взрослых каблуках, иду через дубровский железнодорожный переезд. Мокрый снег забивает глаза, прячу лицо в воротник, стараюсь удержать в озябших руках огромную коробку из серого картона. Иду к своей лучшей подруге Дине на день рожденья — ей исполняется семнадцать. Несу в подарок большую куклу… Не сомневаюсь, что подарок понравится. Точно это знаю, ведь нашей дружбе уже больше семи лет.
Мы вместе учились с первого класса, но дружить начали только в третьем. Дина сильно отличалась от всех нас — учеников 1-В Дубровской школы: очень крупная для своих лет девочка, серьезная не по годам, умная тоже не по годам. Словно не школьница, а учительница уже. А разве с учительницей можно дружить? Ее ответы на уроках всегда были самыми правильными, почерк самым красивым, тетрадки самыми аккуратными — со звездочкой! А я мечтала так же писать, отвечать, рисовать, и о звездочке тоже мечтала…
В школу и обратно мы ходили одной дорогой, но целых два года я только смотрела, как Дина сворачивает на свою улицу Маяковского, а сама плелась дальше на спиртзавод. Однажды смогла ее догнать, позже поняла, что скорее всего Дина специально пошла медленнее. Не помню, кто первый и о чем спросил, и ответа не помню. Да это и неважно совсем. На следующий день она уже ждала меня на своем повороте по дороге в школу. Так началась наша дружба. Началась, чтобы никогда не закончится.
Мы постепенно привыкали друг к другу, делясь своими детскими, но такими важными секретами и интересами. Дина, например, нерешительно показала общую тетрать, в которой я ожидала увидеть песни с цветочками и прочую сентиментальную ерунду, но там каллиграфическим почерком были записаны имена сборной Советского Союза по хоккею, начерчена турнирная таблица фигуристов, имена актеров. Конечно, я тоже этим «заболела» и дальше мы вместе следили за нашими спортсменами, знали всех известных артистов советского кино, ждали входа новых фильмов.
Очень волнуясь, я привела Дину в единственное место, где мне было комфортно в начальных классах, и с облегчением выдохнула, когда она просто стала рядом со мной в темном коридоре старой школы, чтобы задрав голову, рассматривать репродукции с картин русских художников. Иван — Царевич на Сером волке, растрепанная коса Аленушки, отражающаяся в пруду, отчаянные прекрасные глаза брюлловской Помпеи. Я очень быстро привыкла, что она рядом.
Так и росли, создавая и дополняя друг друга. Дина научила меня правильно читать книги — не глотать их запоем, а запоминать автора. Вскоре и у меня на тетрадке была заветная звездочка за отличную учебу, и почерк стал красивым, таким же, как у Дины. Теперь и мне доверяли подписывать открытки к празднику учителям.
Вместе ходили в художественный кружок Дома пионеров и моим успехам она радовалась больше чем своим. Рисование меня заворожило и, естественно, Динка стала моей постоянной натурщицей. Рисовала ее множество раз, и первая рассмотрела, как неповоротливая, невзрачная, сутулая, с покрасневшими от постоянного чтения глазами девочка, словно лягушачью шкуру сбрасывает и превращается в интересную девушку. В школе это заметили, когда после летних каникул наш 8- Б выстроился на школьной линейке. Оказалось, что девчонки повзрослели и всегда большая Дина, вдруг ставшая на их фоне маленькой и хрупкой, с первого места в девчоночьем строю переместилась в самый его хвост, ко мне ближе.
Еще помню, как Дине за парту «на исправление» постоянно подсаживали самых хулиганистых мальчишек, и результат не заставлял себя ждать: поведение и успеваемость улучшались. До сих пор не могу представить, как бы удивились учителя, узнав, что умница и отличница, не получившая в жизни ни одной четверки, играла с мальчиками в карты прямо во время урока.
Школьные годы пролетели, оставив, как и у всего нашего советского поколения память о пионерских и комсомольских собраниях, сборах металлолома и макулатуры, трудовых лагерях, смотрах строя и песни, уроках, учителях и одноклассниках… Навстречу взрослой жизни мы шагнули после туманного утра выпускного бала в олимпийском 1980 году.
С выбором профессии ошиблись обе. Дина мечтала быть библиотекарем, я — рисовать, но поступили в Гомельский кооперативный институт. Сразу поняли — это совершенно не то. Однако учились хорошо, и студенческие годы оставили самые лучшие воспоминания. Гомель, с его каштанами в парке Луначарского, стройотряды, друзья, общественная жизнь, в которой принимали активное участие (и полное отсутствие жизни личной) — это время нашей юности, когда впереди целая, как мы верили, счастливая жизнь.
Вера Романовна, бабушка у которой жили на квартире, поначалу нас путала. Удивлялись — мы же совершенно разные!?
Она поясняла: «Имена Дина и Надя практически из одних букв состоят и вообще, вы очень похожи!»
С высоты своего возраста, а ей было целых 72 года (подумать только!), она точно подметила наше сходство, не внешнее — нет, ведь я была маленькой пухлой брюнеткой, а Дина — хрупкой блондинкой, — она заметила нашу внутреннюю совместимость, когда нашли друг друга две половинки одной души. Теперь понимаю, какое это редкое и счастливое сочетание.
Студенчество закончилось. Распределение и начало трудового пути. И мы по-прежнему вместе. Рогнедино встретило нас непролазной грязью на дорогах, но что-то такое в этом поселке и его людях все-таки было (наверное, очарование тысячелетней истории), что сделало его родным для меня, а Дина стала родной для Рогнедина. Была у нее черта, позволяющая абсолютно органично вливаться в любой коллектив, а природный ум и характер делали любую работу по плечу.
Рогнединского райпо нет уже давно, но люди, там когда-то работавшие, по-прежнему помнят Градыкину, позже Козлову, Дину Ильиничну. Впрочем, как в дубровском казначействе и в пенсионном, где она работала позже.
Замуж мы обе вышли в 90-м, только она в начале, а я в конце года. Подруга вернулась на родину, в Дубровку, я пустила корни в Рогнедино. Пятнадцать км., разделяющих соседние поселки — смешное расстояние для дружбы, которая к тому времени уже продолжалась почти два десятка лет.
Появились дети — девочка у Дины, мальчик и два мальчика у меня, виделись реже, но все равно постоянно присутствовали в жизни друг друга, стали еще ближе. Когда звонил телефон, тогда еще стационарный, безошибочно узнавала ее звонки, даже еще не сняв трубку. Мои дети были уверены, что тетя Дина их родная тетя и уже почти взрослые очень удивились, что мы даже не родственники.
Мы никогда в жизни не поссорились, не затаили друг на друга обиды. С девятилетнего возраста каждая усвоила, что обижаться на подругу глупо — это все равно, что на саму себя. Главное вместе быть и в горе, и в радости, и в серые будни — это про нас и проверено временем.
В жизни не все ладилось. Когда наваливались проблемы, Дина умела собрать себя, полностью разбитую, по кусочкам, умела взять любую ситуацию под контроль. Всегда поражалась как, застыв в сиюминутности дня, она словно останавливала время, чтобы заглянуть в собственную душу, обдумать все, принять решение. И вот часы снова заведены, тикают — снова поднялась, пошла навстречу жизни. Без истерик, без осуждения.
Она остро переживала чужую боль и беду. Не сочувствовала, как я искренне, но бездеятельно, а старалась реально помочь. Пойти, например, по домам собирать деньги для соседки, которая осталась без мужа и средств к существованию, или организовать всех читать молитву, чтобы выздоровела дочь одной из коллег. Примеры такие можно приводить бесконечно, но перечислить скольким людям было рядом с ней тепло и надежно все равно не получится.
Даже с возрастом Дина не утратила способности удивляться каждому новому дню. Она умела радоваться мелочам и ценить время. Словно знала, что…
В марте 2012-го моей Дины не стало. Три месяца, наполненные болью, вымотали нас обеих. Смотрела, как она умирает. Так страшно. Знала каждую ее мысль, видела ее сны, чувствовала отчаяние. Ненавидела свое здоровое тело. С непередаваемым облегчением уезжала от нее, чтобы на следующий день обратно сидеть у больничной койки. Потому что ей нужно, чтобы я была рядом. Уходила она, умирал кусочек моей бессмертной души.
…Четвертого марта, в день, когда моей подруге должно было исполниться сорок девять, я шла, пряча лицо в воротник, шла спотыкаясь, хотя уже давно не носила каблуки. Только озябшие руки держали не коробку с куклой, а венок. И нашей дружбе исполнилось бы сорок лет… У края самого шепнула: «Не бойся!». Знала — Дина еще здесь, и ей очень страшно.
Прошло много лет. Старела я уже без Динки… С опозданием, но училась смотреть на мир ее глазами. Смотреть, замечать и любить его красоту в каждой мелочи.
Третьего марта, в день смерти и накануне дня рождения подруги, прихожу на кладбище, кладу ладонь на гранит памятника. Ловлю взглядом ответный взгляд и легкую теплую ее полуулыбку с холодного портрета. Мысленно разговариваю с ней: задаю вопрос и точно знаю, что она ответила бы. Рассказываю обо всем. Мне ее не хватает, к сожалению — так будет всегда.
Жизнь непредсказуема и по соседству в ограде уже улыбается, застыв в камне, ее муж Игорь. Помню, как вместе с Игорьком в садик ходили, а теперь вот к ним двоим на кладбище прихожу. Почему-то здесь, в месте покоя, всегда вспоминается, как они пели дуэтом:
Зорька алая, губы алые,
А в глазах твоих неба синь.
Ты любовь моя долгожданная,
Не покинь меня, не покинь меня, не покинь.
По плечам твоим
Спелым колосом льются волосы…
У Дины голосок был совсем слабый, но вместе они звучали так душевно. Это была их песня. Про Дину песня. Жаль, что совместная жизнь на песню не стала похожей. За двадцать два года счастливой он ее не сделал… Что жить без Дины не сможет понял, когда было уже слишком поздно. Семь лет только продержался. Теперь вот улыбается, словно доволен, что хорошо устроился: любимый автобус на обороте памятника, жена любимая уже навсегда рядом.
Несколько лет после смерти подруги у меня в мыслях звучала фраза: «Время лечит, но я, видимо, безнадежный пациент». Совсем недавно осознала — уже не больно. Живут же люди без рук, без ног, вот и я научилась жить без кусочка души. Жить и за нее тоже. И точно знаю, что каждый новый день — это подарок.
Осталась дочь. Ира очень похожа на маму, но совершенно другая. Она — счастье, которое доверила, оставила мне с любовью Дина.
Ушедшие родные люди живут в сердце, а зрительные образы — то, что сохранила наша память, отфильтровав через толщу лет. Сегодня, думая о подруге, будто пересматриваю кадры цветного, но немого кино из ранней юности, почти еще детства. Там Дина идет справа, как обычно на полшага меня опережая. По узкой девичьей спине двигается в такт шагам роскошная коса — такая длинная, что завитой в колечки конец свисает ниже короткой школьной формы. В руке — нелепый рыжий портфель. Четко вижу тень от каштановых ресниц на нежной коже, резкий рисунок ноздрей. Она оборачивается ко мне, смотрит умными голубыми глазами, беззвучно шевелятся тонкие губы, что-то спрашивая. Никогда не узнаю — что? Но мы идем дальше. Все равно вместе. Полвека уже вместе.
А говорят, что дружбы женской не бывает. Пускай болтают! Но я-то знаю!
Почему всегда плачу, когда слышу эту песню?
4 марта 2023 года